Поражение в Афганистане породило множество клише и скоропалительных выводов. Мудро кивая, комментаторы наперебой зовут его "кладбищем империй". Хотя все доказательства налицо, политики уверяют, что надо работать и впредь, чтобы "Талибан"* стал умереннее.

Еще стало модным высмеивать Фрэнсиса Фукуяму с его тезисом времен падения Берлинской стены, будто "история закончилась". Опираясь на постулат Гегеля, что история — это прогресс разума, Фукуяма полагал, что либеральная демократия и рыночный капитализм победили, — и никакая другая идеологическая система им противостоять не сможет.

Но можно было и без унижения в Афганистане осознать, что история по-прежнему здесь с нами. У себя дома либеральные демократии никак не могут справиться с раздвоенным рынком труда, застоем в оплате труда и глубоким неравенством. Они изо всех сил стараются залатать бреши в обществе из-за стареющего населения и стремительно меняющейся демографии, радикального индивидуализма, всех сортов политкорректности и политической раздробленности.

На международной арене проблем тоже не оберешься. Путинская Россия убивает политических противников, нападает на соседние государства и поддерживает диктатуру в Белоруссии. Китай Си Цзиньпина принял мутировавший рыночной капитализм, отверг либеральную демократию, угнетает уйгуров, разрушает Гонконг и угрожает другим странам. По всему мусульманскому миру за власть цепляются тираны, не гнушающиеся насилия, исламисты стремятся свергнуть светские правительства, а сторонники халифата мечтают о едином исламском государстве, где царит шариат.

Как показывает относительный упадок Запада, история нелинейна: никакого прогресса разума она не отражает, а прочный триумф некой конкретной формы правления не только не неизбежен, но и в принципе невозможен. Человечество пожинает плоды научного прогресса, но он еще не гарантирует мудрости в области применения этих знаний и никак не связан с нашим откликом на новые угрозы и вызовы. Мы беремся за непосильную ношу, делаем ошибки и терпим поражения от собственного высокомерия и наблюдаем, как на смену одним могущественным государствам приходят другие.

Но после Афганистана наряду с другими экономическими, торговыми и геополитическими реалиями нам пора усомниться в том, что либеральный Запад привык воспринимать как должное.

Первое и самое очевидное — это всеобщий характер либерализма. Первые либеральные мыслители сформулировали свои взгляды, вообразив себе некое первобытное состояние, своего рода нулевой год: ни правительства, ни безопасности, а жизнь полна опасностей и насилия. Чтобы уйти от этого жестокого мира, считали они, люди заключат некий общественный договор, который будет гарантировать определенные права (например, на жизнь и собственность), — а в противном случае нам придется жить в условиях полной свободы.

Проблема этой теории в том, что никакого естественного состояния не существовало вовсе. Свои права и обязанности мы унаследовали из прошлого — из сложной сети семьи, культуры и общественных институтов, формировавшихся веками и с учетом национальных и региональных особенностей.

Но либерализм к ним слишком часто слеп и глух. Считается, что все люди одинаковы — и их желания и потребности тоже. Откуда бы человек ни был родом, его желания и потребности неизбежно основаны на западных и, сколь бы рьяно современные либералы это ни отрицали, христианских догмах. Только задумайтесь, как мы привыкли рассуждать об исламе и исламских странах, где, например, совершенно по-иному относятся к правам женщин, а светская власть далеко не столь желанна.

Из-за тех же интеллектуальных ростков либералы и Запад вообще считают, что люди по своей природе рациональны и озабочены в основном личными интересами. Но, как подтверждают современные психологи и древние философы, человек — причудливая смесь конкуренции и сотрудничества, индивидуалистического и племенного. Наша принадлежность к более широкому самосознанию — по семье, местности, племени, нации, конфессии и этнической группе — гораздо важнее, чем готовы признать либералы.

Таким образом в Афганистане, как и ранее в Ираке, Запад напрочь забыл про племенное и этническое самосознание и навязывал этим странам властные структуры национальные и чужеродные. И недоумевал, почему это программы экономического и социального развития не завоевали доверия населения, которое во многих частях страны больше доверяло "Талибану" и считало его эффективнее коррумпированных правительств Хамида Карзая и Ашрафа Гани.

Еще один опровергнутый в Афганистане западный предрассудок — это наивная вера в неизбежный, неумолимый прогресс. Не только в том смысле, что вкладывал в него Фукуяма, но и в том, что плюрализм и рационализм всегда ведут к общественным достижениям. Проблема с этим мышлением, разумеется, в том, что значение прогресса неизбежно находится в глазах того, кто на него смотрит. А тех, кто его оспаривает или мечтает о другом будущем, тут же клеймят ретроградами либо лжецами.

Союзническое вторжение в Афганистан в 2001 году призвано было уничтожить "Аль-Каиду"* и устранить талибов, но вскоре задача превратилась в навязывание либеральной демократии и западных социальных норм людям, которые, даже ненавидя "Талибан", отнюдь не горели желанием перенимать ценности, столь далекие от собственных традиций. Афганистан не только не продемонстрировал неизбежность прогресса, но и напомнил нам о хрупкости цивилизации и мира.

И тут мы подходим к последнему рухнувшему заблуждению Запада: мифу о "либеральном миропорядке, основанном на правилах". Многосторонность и международные институты — вещи реальные и ценные, но в корне неверно полагать, что "порядок, основанный на правилах", справедлив или демократичен. Это не что иное, как мировая система, работающая в американских и западных интересах и подкрепленная экономической и военной мощью США. Многие политики даже уверовали в собственную мифологию и внушили себе, будто саммиты и соглашения работают и без танков, солдат, войск и боевых кораблей. Но односторонний подход Америки — прекращение афганской войны, как и развязывание войны в Ираке, — показал, что глобальный порядок, основанный на правилах, — миф, которым всегда и был.

Как жители Запада, мы вправе верить, что наш образ жизни и основополагающие принципы наших обществ предпочтительнее и лучше альтернатив, которые мы наблюдаем во всем мире. Но хотя мы должны решительнее отстаивать свой образ жизни у себя дома, надо реалистично относиться к тому, как устроен мир в других местах. Это никакой не конец истории, но если мы извлечем из этого опыта правильные уроки, нам повезет увидеть конец западного высокомерия.

Ник Тимоти (Nick Timothy), (The Telegraph, Великобритания)