Трудно сказать, как я себе представляла штаб-квартиру Операции «Последний шанс», но точно не так. Потому что когда я приехала по указанном адресу в Иерусалиме на арендованной машине и увидела обычный многоквартирный дом, я решила, что, наверное, что-то перепутала.Где вы стоите? - прокричала в телефон помощница главного ловца нацистов Эфраима Зуроффа. - Пройдите вперед, к следующему подъезду. Ну и заходите!После трех-четырех телефонных разговоров, еще до моего приезда, я уже начала подозревать, что Операция «Последний шанс» состоит из двух человек: Зуроффа и его помощницы. Теперь выяснилось, что располагается «Последний шанс» в небольшой иерусалимской квартире.За четыре дня до моего приезда в Будапеште был арестован 97-летний Ладислаус Чижик-Чатари, занимавший первое место в списке «Последнего шанса». А накануне моего приезда в Иерусалим я до хрипоты спорила со своей тель-авивской подругой. Это был один из тех разговоров, которые очень помогают в журналистской работе — мы перебрали, кажется, все аргументы, касающиеся охоты за нацистскими преступниками.Мне не по себе от этих процессов над 90-с-чем-то-летними стариками, - призналась я. - Они настолько немощны, что вызывают сочувствие. А я хочу продолжать спокойно ненавидеть нацистов. Кроме того, мне кажется, что большинство глубоких стариков, даже если им и нельзя поставить диагноз «деменция», не вполне способны нести ответственность за то, что они делали 70 лет назад.

Но для тех, кто выжил в концлагерях, и для детей тех, кто не выжил, важно, чтобы они были наказаны, даже если они вообще выжили из ума!

Но ведь ровно поэтому мы и создали современные системы правосудия — потому что жажда крови и мести, естественная для человека, неполезна для цивилизации. Например, отказ наказывать недееспособного человека отличает просвещенную систему правосудия от суда Линча.

Но для жертв концлагерей важно, чтобы они были наказаны!

Вот я как раз не очень в это верю. Мне кажется, жертвы чаще как раз не хотят оставаться жертвами на всю жизнь — их в это состояние возвращают политики. При этом политики не позаботились о том, чтобы создать систему правосудия для этих самых преступников. Поэтому с ними борются какими-то неприспособленными для этого инструментами. В частности, принято считать, что современный суд — это не инструмент возмездия, а инструмент предовтращения дальнейших преступлений. Но ведь мы уже про этих людей знаем, что они не совершали новых преступлений последние 65 лет — и уже не совершат.Так что теперь, когда я приехала брать интервью у Эфраима Зуроффа, я чувствовала себя немного неловко — получается, я не верю в дело его жизни.

Как это обычно бывает, делом своей жизни Эфраим Зурофф занялся случайно.

«Я хочу вам сразу сказать, - сообщил он мне. - Я не потомок жертв нацизма».

Кстати, интересно, что в русском языке нет устоявшейся фразы, передававшей бы устоявшееся в Западном мире понятие: Holocaust survivor. То есть не жертва нацизма, а как бы даже скорее не-жертва нацизма. Человек выживший. Человек, видевший самое ужасное, что можно было увидеть. Как правило, человек, потерявший всех близких. Такой человек, как Эли Визель — хотя, насколько я знаю, большинство «выживших» как раз не только широкой публике, но и своим детям не рассказывают о том, что им пришлось видеть. Но для этой самой широкой публики естественно представлять себе «выживших» как раз людьми, для которых борьба с нацистскими преступниками стала делом всей жизни. Поэтому Зурофф и считает необходимым сообщить мне, что его родители родились в Америке, куда его бабушки и дедушки иммигрировали еще из Российской империи.«Я никогда не мечтал стать охотником за нацистами, - продолжает он. - Я мечтал стать первым иудеем-ортодоксом, играющим за команду Национальной баскетбольной лиги. Что, впрочем, невозможно: евреев в лиге было предостаточно, но ортодоксальный иудей играть бы в ней не смог. Кроме того, я недостаточно хорошо играл».Когда Эфраим Зурофф закончил первый курс, Израиль победил в Шестидневной войне. Это стало важнейшим событием для евреев всего мира — вдруг выснилось, что можно гордиться силой и военной мощью крошечного еврейского государства. Для молодых американских евреев произошло и кое-что еще: открылась возможность верить в государство и армию Израиля — как раз когда верить в государство и армию США, из-за войны во Вьетнаме, категорически не хотелось. Ощутимое количество этих молодых людей тогда переехали в Израиль — и Зурофф был в их числе.Темой своей диссертации, которую Эфраим Зурофф писал уже в Израиле, он выбрал «Что делали американские евреи, чтобы спасти европейское еврейство?» Он все еще не собирался становиться «охотником за нацистами» - он вообще был историком и намеревался делать профессорскую карьеру.

В конце 70-х израильский историк Холокоста Эфраим Зурофф поехал в Америку работать в архивах Центра Симона Визенталя в Лос-Анджелесе. Визенталь был самым знаменитым в мире охотником за нацистами. Зурофф предложил ему вполне научный по сути проект: организовать его архивы, создать библиотеку. Визенталь согласился.Примерно в это же время американский департамент юстиции решил озаботиться проживающими в США нацистскими преступниками. Проект с самого начала был немного странный: судить этих людей за военные преступления американцы не могли, потому что преступления были совершены за пределами США, а их жертвы не были американскими гражданами. Поэтому нацистских преступников судили по миграционному законодательству: за то, что они в 40-е или 50-е годы, когда иммигрировали в США, солгали о своем прошлом. Но даже для этого нужны были показания свидетелей — а для этого нужен был центр Симона Визенталя, который, в отличие от департамента юстиции, знал, где найти «выживших» и как убедить их дать показания.Так Зурофф стал сотрудничать с департаментом юстиции США. Но он совершенно не собирался возвращаться на родину. После нескольких лет уговоров ему удалось убедить департамент юстиции командировать его на время в Израиль. И тут, почти случайно, он сделал главное открытие своей жизни.В Яд-Вашем, иерусалимском музее и исследовательском центре, посвященном Холокосту, обнаружился переснятый на микрофильм архив Международного Красного креста, в послевоенные годы занимавшегося поисками людей, потерявших друг друга после войны. На самом же деле это была самая полная в мире база данных о людях, получивших статус беженца в разных странах мира в послевоенные годы. Зурофф знал, что огромное количество нацистских преступников скрылись именно под видом беженцев. Может ли быть такое, что их можно найти в архиве Красного креста просто по именам? Для проверки своей гипотезы Зурофф взял 49 имен известных на тот момент нацистских преступников из Литвы. Шестнадцать из них нашлись в этом архиве.Эта информация должна была заинтересовать уже не только американский департамент юстиции. Зурофф сообщил о своей находке канадским, австралийским, британским и новозеландским властям — по его информации, во всех этих странах под видом беженцев жили палачи. В результате все, кроме новозеландцев, запустили программы по выявлению на своей территории нацистских преступников.

В одном только архиве Красного креста нацистских преступников обнаружилось почти три тысячи.«Существует шесть уровней успеха этой работы, - говорит Зурофф, у которого вообще все посчитано: он часто упоминает «три ступени» или «семь причин» того или иного явления. - Начиная с того, чтобы придать имя преступника огласке. Часто это самый болезненный этап, потому что обычно семья и друзья ничего не знают о его прошлом. Более того, это нормативные люди — они никого не убивали до войны и не убивали никого после, они стали палачами только в очень специальных условиях Третьего Рейха. Затем надо, чтобы местные власти открыли дело. Чтобы допросили свидетелей. Чтобы совершили арест. Чтобы состоялся суд. И наконец — шестой уровень успеха — чтобы был вынесен обвинительный приговор».И как много было случаев успеха?

«В сорока случаях были совершены какие-то юридические действия».

Ну а обвинительных приговоров было сколько?

Зурофф, огромный (не зря же он собирался быть профессиональным баскетболистом) 64-летний мужчина, совершенно неожиданно для меня начинает хихикать. Не в том смысле, что ему смешно. Это совершенно девичье хихикание: он просто не собирается ответить на прямо поставленный вопрос.Обвинительных приговоров было очень мало. Так мало, что Зурофф не хочет, чтобы нацистские преступники об этом знали. Но все-таки сколько? Я не верю, что он может не ответить.Но Эфраим Зурофф опять хихикает: «Оставьте это так. Я не хочу говорить».

Решение судить нацистского преступника — не историческое, а политическое, современное политическое решение. И во многих местах и для многих политических сил — решение совершенно невыгодное. Вовсе даже не потому, что со временем приходится судить все более дряхлых беспомощных стариков. А потому, что приходится ворошить прошлое страны, в которое сама страна не хочет заглядывать.Решения о депортации преступников принимают англосаксонские демократические страны, которые давно в ладах со своей историей в той части, в которой она касается Второй мировой войны. А вот решение о том, чтобы отдать человека под суд, должны принимать страны Восточной Европы. Ведь убийство евреев происходило именно в Восточной Европе — даже западноевропейских евреев на смерть отправляли сюда.Первая, пожалуй, настоящая неожиданность моего разговора с Зуроффым — то, как яростно он критикует Пражский протокол 2008-го года. Согласно этому документу, преступления нацистского и коммунистического режима считаются частью одного целого, и предлагается назначить 23 августа — день подписания пакта Молотова-Риббентропа — днем памяти жертв нацизма и коммунизма. Для Зуроффа это означет только одно: очередной, и самый веский, повод для восточно-европейских властей отказываться судить нацистских преступников.

Проект, который возглавляет Эфраим Зурофф, называется Операция «Последний шанс», Понятно, почему последний — нацистским преступникам сейчас не меньше 95 лет, их жертвам, даже тем, кто во время войны был подросткам — по крайней мере под 90.Десять лет назад Зурофф придумал, как найти этих самых последних: предложить денежное вознаграждение — 10 тысяч долларов — тем, кто пришлет информацию. Расчет был на страны Балтики, и был он очень конкретным: «В странах Балтики довольно много людей, которые были судими за коллаборационизм еще при советской власти. Судить их повторно никто не станет, так что они ничем не рискуют. При этом они знают о своих бывших соратниках, которые мирно живут в этих странах. И мы предлагали приличнные для того места и времени деньги — это цена дачи».Расчет не оправдался. То есть информации Операция «Последний шанс» получила огромное количество. Но ни один — ни один! - поставщик информации сам не был бывшим нацистским преступником. Я, честно говоря, не знаю, что об этом думать, но, пожалуй, мне некомфортно — и от того, каков был расчет, и от того, что он оказался неверным.Чуть меньше года назад, в сентябре 2011 г., с Зуроффым связался какой-то человек из Венгрии. Он хотел знать, по-прежнему ли Операция «Последний шанс» предлагает денежное вознаграждение за информаци. «Он сразу сказал, что у него информация о Чижике-Чатари, - говорит Зурофф, - так что переговорщик он был тот еще». Тем не менее, за информацию о Ладислаусе Чижике-Чатари, который в тот момент числился за первым номером в списке преступников, составленном Зуроффым, информанту удалось выторговать сумму вознаграждения больше, чем 10 тысяч долларов.О Чижике-Чатари, как и о многих в списке Зуроффа, было известно многое и давно: он упоминался в свидетельствах бывших узников, собранных еврейскими организациями сразу после войны. Венгерский полицай был редкостным нацистов: согласно свидетельским показаниям, он носил с собой плетку, которой любил стегать евреев. По сведениям Центра Визенталя, Чижик-Чатари несет ответственность за смерть 16 тысяч евреев.По информации, полученной Зуроффым, Чижик-Чатари жил в Будапеште под собственным именем — несмотря на то, что еще в 1948-м году был заочно признан виновным судом в Чехословакии (военные преступления не имеют срока давности, так что давность приговора не имеет значения).«А дальше мы ничего не могли сделать, - говорит Зурофф. - Мы смогли сфотографировать его дом, его машину — он все еще водит машину! - но его самого не могли. Поэтому мы обратились к газете The Sun. Мы с ними и раньше сотрудничали, и это очень плодотворно». Действительно, сотрудники таблоида довольно быстро смогли сфотографировать самого Чижика-Чатари.«Но почему для того, чтобы его арестовать, надо его сфотографировать?»

«По идее, это никак не связанные между собой вещи, - признает Зурофф. - Но мы живем в том мире, в котором мы живем».На этот раз расчет оказался совершенно верным: спустя всего пару дней после публикации фотографий в газете The Sun, венгерская полиция, которой о Чижике-Чатари было известно довольно давно, поместила его под домашний арест.

В конце нашей встречи — помощница Зуроффа уже ушла, прихватив с собой пакет с мусором, а я уже совершила небольшой рейд зуроффского архива, набрав достаточно ксероксов для недельного чтения, - я прошу ловца нацистов все-таки ответить на проклятый вопрос: Зачем судить этих стариков? Я понимаю, что ответ будет неоднократно отрепетированным и, вероятно, состоять из ряда пунктов.Во-первых, говорит Зурофф, «есть такая вещь как моральное загрязнение. И наличие ушедших от правосудия нацистских преступников загрязняет нравственную атмосферу».Во-вторых, говорит он, «прошествие времени никак не умаляет их вины».

В-третьих, «старость не должна способствовать уходу от наказания».

В-четвертых, «каждая жертва заслуживает того, чтобы увидеть, что человек, сделавший его жертвой, наказан».В-пятых, «ни у одного нациста не должно быть возможности спать спокойно».

В-шестых, «когда вы смотрите на них, вы должны видеть не дряхлых стариков, но тех, кто, будучи здоровыми и сильными, мучил и убивал людей».Все это звучит несколько более убедительно, чем слова моей тель-авивской подруги, но ничего неожиданного я от Зуроффа не слышу. И мне, честно говоря, не очень понятно, как, когда я смотрю дряхлого старика (хотя, надо сказать, как раз Чижик-Чатари дряхлым не выглядит вовсе), я должна заставить себя видеть его же в молодости.И тут Зурофф добавляет к своему списку аргументов что-то совершенно для меня неожиданное.«За все эти годы ни один из тех, кого мы нашли, не сказал ни слова о том, что он сожалеет о содеянном. А ведь все они жили все эти годы в цивилизованных странах. Им по меньшей мере известно, каких слов от них ждет общество. Что, в конце концов, стоило бы им сказать: «я был молод, я не понимал, я жил в ненормальном обществе, я раскаялся»? И ни один из них этого не произнес! Ни один!»