Пустоцвет

В недельной главе "Бэ-Хар", в которой преимущественно говорится о субботних годах, среди прочего сказано: "И если обеднеет брат твой и придет в упадок у тебя, то поддержи его, пришелец ли он или поселенец, и будет он жить с тобою." (25:35).

В Талмуде в трактате "Бава Меция" (62.а) эти слова Торы приобретают оригинальную трактовку: они расцениваются как оправдание некоего естественного эгоизма. Мы читаем: "Двое идут по пустыне, и у одного из них фляга с водой. Если выпьют оба, то оба умрут, если же выпьем один из них, то дойдет до селения. Сказал Бен Петура: лучше, чтобы выпили вдвоем и вдвоем умерли... Соглашались мудрецы с его словами, пока не пришел рабби Акива и не научил: написано: "Пусть живет брат твой с тобой" (с тобой, а не без тебя). Твоя жизнь сначала, а жизнь ближнего твоего - следом".

Практическая галаха предписывает спастись одному из двух людей, причем именно тому, кто является владельцем фляги. Итак, при всем том, что человек должен любить своего ближнего как самого себя, имеется пункт, в котором каждый оказывается ближе к себе самому, чем к своему ближнему. В чем-то человек призван любить себя больше, чем остальных людей.

При всем том, что человек не вправе подвести под удар другого человека, чтобы спасти себя (принцип "твоя кровь не краснее чем его"), он в первую очередь спасает себя, а не другого, когда удар наносится по ним обоим.

И в этом имеется своя глубокая правда. Человеку Богом поручен в первую очередь он сам. Его судьба - это его место, его позиция. Он отвечает в первую очередь за вверенную ему жизнь, и лишь во вторую - за жизнь своего ближнего.

В этом отношении слуги Божии подобны солдатам, которых командир распределил по разным боевым позициям. Солдаты очень часто не знают общей картины сражения и не знают всех планов командования, поэтому они не должны меняться местами по своему усмотрению или самовольно переходить на чужую позицию, когда видят, что она опустела. Во всяком случае, это правило неизменно при наличии связи с командованием.

При осознании полного тождества между собой и своим ближним, человек призван в первую очередь следить именно за собой. Если на общем уровне человек должен поддерживать отношения равенства, то на "оперативном" уровне он отдает предпочтение именно себе.

Когда человек в большей мере живет другими людьми, чем самим собой, он обесценивает собственную жизнь, обедняет ее. Жертвенность того, кто потерял вкус к жизни, или вовсе тешится мыслью о самоубийстве, стоит немного.

Предельно ясно эта мысль выражена в романе Толстого "Война и мир". В конце романа матери семейств Наташа и графиня Марья обсуждают оставшуюся незамужней Соню:

-"Знаешь что, - сказала Наташа,- вот ты много читала Евангелие; там есть одно место прямо о Соне.

- Что? - с удивлением спросила графиня Марья.

"Имущему дастся, а у неимущего отнимется", помнишь? Она - неимущий: за что? В ней нет, может быть, эгоизма,- я не знаю, но у нее отнимется, и все отнялось. Мне ее ужасно жалко иногда; я ужасно желала прежде, чтобы Nicolas женился на ней; но я всегда как бы предчувствовала, что этого не будет. Она пустоцвет, знаешь, как на клубнике? Иногда мне ее жалко, а иногда я думаю, что она не чувствует этого, как чувствовали бы мы.

И несмотря на то, что графиня Марья толковала Наташе, что эти слова Евангелия надо понимать иначе, глядя на Соню, она соглашалась с объяснением, данным Наташей. Действительно, казалось, что Соня не тяготится своим положением и совершенно примирилась со своим назначением пустоцвета. Она дорожила, казалось, не столько людьми, сколько всей семьей. Она, как кошка, прижилась не к людям, а к дому. Она ухаживала за старой графиней, ласкала и баловала детей, всегда была готова оказать те мелкие услуги, на которые она была способна; но все это принималось невольно со слишком слабою благодарностию..."

Подарить себя

Между тем в этом толстовском наблюдении очень важным представляется пункт безбрачия Сони, а именно выявление коренной связи эгоизма с супружеской жизнью.

Разумеется, отказ от семьи в ряде случаев делается в интересах "эго". Оставим даже в стороне институт монашества. Нетрудно заметить, что немало гениальных и весьма продуктивных авторов вели строго безбрачный образ жизни. В этом отношении достаточно упомянуть Микелянджело, Спинозу, Канта, Сведенборга.

Бесспорно, что некоторые особо творческие натуры, отказываясь от брачной жизни, даже лучше преуспевают и раскрываются в любимом деле. Так, Кьеркегор писал: "Немало мужчин стали гениями благодаря девушке, немало мужчин стали героями благодаря девушке, немало мужчин стали поэтами благодаря девушке, немало мужчин стали святыми благодаря девушке; но кто в действительности сделался гением, героем, поэтом или святым благодаря девушке, ставшей его женой? Благодаря ей он становился лишь коммерческим советником... генералом... отцом семейства".

Между тем, как следует из других многочисленных признаний Кьеркегора, он бы много дал, чтобы оказаться именно "отцом семейства", то есть рядовым счастливым семьянином. И в этом с ним солидарны миллионы. Дело в том, что нигде и ни в чем человек так не утверждает свое "эго", как в супружеской любви и в семейной жизни. Верность своему партнеру, как ничто другое, культивирует верность себе самому.

Именно в брачных отношениях любовь, то есть стремление дарить себя самого другому, достигает своего апогея. Но именно поэтому на первый план в этих отношениях выдвигается стремление дарить именно себя.

Сестры милосердия жалеют раненых и самоотверженно проводят ночи у их постелей. Однако, стремясь облегчить страдания раненого, медсестра не переживает, если это сделает кто-либо другой, а не непременно она. Главное, чтобы другому человеку было хорошо.

В супружеской любви главное не только это, в супружеской любви не менее важно также и то, чтобы хорошо человеку было именно с нами.

В браке предельно полно раскрывается стремление человека делиться с другим человеком. В браке человек делится буквально всем, делится самой жизнью, но именно в силу этого он стремится, чтобы разделу с дорогим существом подвергалась именно его жизнь, а не жизнь какого-либо третьего лица. В этом чувстве он заранее ближе себе самому, чем кому-либо другому.

Поэтому вменяемая женщина никогда не удовлетворится ролью не только четвертой, но даже и первой жены. По-настоящему ее может устроить лишь роль жены единственной. Со своей стороны мужчина, желая своей возлюбленной счастья, ревностно следит за тем, чтобы это счастье ей преподнес именно он, а не какой-либо другой мужчина. Эксклюзивность его возлюбленной подразумевает также и эксклюзивность его самого.

Джентльмен, разумеется, всегда уступит свою невесту другому, если убедится в том, что она любит именно этого другого, и этот другой порядочный человек. Он справится. Но первичная природа его любовного чувства именно такова: он будет отстаивать свой интерес до самой последней возможности.

Но это как раз тот эгоизм, которого Бог ждет от человека, который Он вменяет ему, чтобы тот не стал пустоцветом. Супружеская любовь раскрывает не только уникальность другого, но также и нашу собственную уникальность, а потому супружеская любовь как ничто другое в мире выявляет в человеке ту его первичность, повеление блюсти которую рабби Акива усмотрел в словах Торы: "Пусть живет брат твой с тобой".