Невозвращенцы

В недельной главе "Вайехи" описывается смерть и погребение Иакова: "И окончил Яаков завещать сыновьям своим, и поднял ноги свои на постель, и скончался, и был приобщен к народу своему. И пал Йосэйф на лицо отца своего, и плакал над ним, и целовал его. И повелел Иосэйф слугам своим, врачам, бальзамировать отца его; и врачи набальзамировали Исраэйля. И исполнилось ему сорок дней; ибо так исполняется срок бальзамированным; и оплакивали его Египтяне семьдесят дней. А когда прошли дни плача по нем, сказал Иосэйф придворным Паро, говоря: если я приобрел благоволение в очах ваших, то скажите в уши Паро следующее: Отец мой заклял меня, сказав: вот, я умираю; в могиле моей, которую я выкопал себе в земле Кынаанской, там похорони меня. А теперь я взойду и похороню отца моего, и вернусь. И сказал Паро: взойди и похорони отца твоего, как он заклял тебя. И взошел Йосэйф хоронить отца своего. И взошли с ним все рабы Паро, старейшины дома его и все старейшины земли Египетской, И весь дом Йосэйфа, и братья его, и дом отца его. Только малюток своих и мелкий и крупный скот свой оставили в земле Гошэн. С ним взошли также колесницы и всадники; и был стан весьма велик. И дошли они до Горэн-Аатада, что по ту сторону Ярдэйна, и плакали там плачем великим и весьма сильным; и он свершал траур по отце своем семь дней. И увидели жители земли той, Кынаанеи, этот траур в Горэн-Аатаде, и сказали: велик этот траур у Египтян! Посему наречено имя месту тому Авэйл-Мицраим, что за Ярдэйном. И сделали сыновья с ним, как он заповедал им. И отнесли его сыновья его в землю Кынаанскую, и похоронили его в пещере поля Махпэйла, поля, которое купил Авраам в собственность для погребения у Эфрона Хэйтийца, пред Мамрэй. (49:33-50:14)

В следующем недельном чтении "Шмот" рассказывается о том, как сыны Израиля оказались порабощены египтянами: "И восстал новый царь над Египтом, который не знал Йосэфа. И сказал народу своему: вот, народ сынов Израйлевых многочисленнее и сильнее нас. Давай перехитрим его, чтобы он не размножался; иначе, когда случится война, присоединится и он к неприятелям нашим, и будет воевать против нас, и выйдет из страны. И поставили над ним начальников работ, чтобы изнуряли его тяжкими работами. И он построил города запасов для Паро: Питом и Раамсэс." (1:8-11)

Между тем из того, что написано в главе "Вайехи" ясно видно, что порабощение это началось гораздо раньше. В самом деле, почему сыны Израиля вернулись в Египет после погребения своего отца? Понятно еще Йосеф – у него была в Египте важная ответственная работа, но остальные-то братья? Почему они не остались в обетованной им земле? Писание указывает вполне ясную причину: "только малюток своих и мелкий и крупный скот свой оставили в земле Гошен" (50:8)

Кто и по какой причине оставляет своих малюток? Причем такое странное желание испытали вдруг все братья разом.

Мелкий и крупный скот, разумеется, никто зря гонять не станет. Но зачем тогда о нем вообще упоминать? Разве бы мы не удивились, если бы в рассказе о том, как Авраам взял Ицхака и отправился с ним на гору Мория, встретили бы фразу "а мелкий и крупный скот свой оставил дома"? Если человек покидает свой дом на ограниченное время, то очевидно, что основное свое имущество он дома и оставляет.

Фраза "только малюток своих и мелкий и крупный скот свой оставили в земле Гошен" может означать лишь то, что Паро разрешил сынам Израиля похоронить своего отца в пещере Махпела на том условии, что в качестве залога они оставят своих детей и свое имущество.

Советская действительность обогатила русский язык одним новым словом "невозвращенец". Отпуская ученых и деятелей искусства в заграничные турне и командировки, советские власти всегда тщательно следили за тем, что бы кто-либо из их близких оставался дома. Даже в этих условиях появлялись "невозвращенцы", но в целом это средство хорошо работало.

Далеко не все советские деятели искусства и науки ощущали себя рабами, они работали не в "шарагах", а в НИИ и театрах; они жили как хотели и, по меньшей мере, у себя на кухнях открыто говорили то что думали. И все же тот факт, что за границу вырваться было непросто, и лишь оставив на родине заложников, - явный признак рабства.

Божественный режим

Итак, даже первый министр Паро, Йосеф – был его рабом. Все граждане Египта от малого до великого были рабами Паро. Но был ли свободен сам Паро?

Для того чтобы отрицательно ответить на этот вопрос вовсе не нужно вникать в подчиненность его быта всевозможным условностям. Кто вообще свободен от них, кто свободен от какого-либо индивидуального режима?

Для того, чтобы признать Паро несвободным достаточного вспомнить то, что он воображал себя самим божеством, а ни одно языческое божество не бывает свободно.

С поразительным единообразием во всех национальных религиях все личные боги признаются выразителями чего-то безличного, какой-то стихии. Согласно вере народов, в последнем пределе всего сущего лежит не личность, а безличный рок, равно безучастный и к богу и к людям.

Суть языческого божества состоит в том, что он личина чего-то более "высокого", чего-то надличного и безличного и это безличное начало держит языческое божество мертвой хваткой. Рабство египтян было тотальным, ибо они просто не знали другой действительности.

Но ведь и иудаизм, вроде бы признает подчиненность Всевышнего каким-то процессам, которые позволительно объективизировать? Во всяком случае там, где идет речь о гневе Всевышнего и о Его суде, все начинает выглядеть достаточно безлично.

Так в Гемаре рассказывается, что в какой-то вполне определенный момент, обладающий известной (весьма незначительной) продолжительностью, Всевышний гневается на Израиль. Этот момент был открыт Биламу, и когда Билам, по поручению Балака, намеревался проклясть Израиль, то он выбрал для этого именно этот момент.

Но, как рассказывает Гемара, Всевышний рассердился в этот момент не на Израиль… а на самого Билама. Он сказал, ему: за то, что ты воображал, что твое знание Моего распорядка дня может помочь тебе проклясть Израиль, то изволь теперь благословить его в тот самый момент, когда Мне "положено" на него гневаться.

Все то что видится неевреям незыблемыми законами космоса, последними пределами и глубинами бытия, которым подчинены даже их боги, на самом деле является лишь определенным режимом, который Всевышний произвольно выработал для Своего удобства. Но Он задает режим, а не режим Его.

Между тем сама идея того, что Всевышний подчиняет Себя определенному порядку обнаруживается в иудаизме на каждом шагу. Мы встречаем "режимы" повсюду, начиная с диалектики древа сфирот и кончая Божественным распорядком дня, приводимого в трактате "Авода Зара": ""Сказал рав Иегуда, сказал Рав: Двенадцать часов во дне. Три первых Святой, да будет Он благословен, сидит и учит Тору, вторые три часа – судит весь мир, третьи три часа – сидит и питает весь мир – от рогов антилопы до яиц вшей, последние четвертые три часа – сидит и играет с левиатоном" (Авода Зара 3.б).

Само это присутствие распорядка в Божественной жизни и является тем соблазном, который не способны преодолеть язычники. Режим мыслится ими чем-то высшим сравнительно с тем, кто его придерживается.

По этой причирне Ахашверош не отменил свой погромный указ, но лишь позволил евреям организовать самооборону. "Слово вышло из уст царя" и ничто не может изменить его ("того, что написано именем царя и скреплено перстнем царским, нельзя отменить" (Эстер 8:7-8). Царь – языческий царь (божество) – вынужден быть своему слову верен. Языческие божества, равно как и языческие цари и языческие жрецы – рабы режима. В книге Блаватской "Из пещер и дебрей Индонезии" описывается история, как один царь пригласил к себе несколько мудрецов, и когда при прощании раздал им дары, то по случайности забыл одного. Восприняв это как оскорбление в свой адрес, мудрец проклял царя. Когда же царь, заметив свою ошибку, стал молить мудреца о прощении, последний заявил, что проклятие уже начало действовать, и он не в силах его остановить. Единственное, что он может еще сделать, так это уменьшить его силу, царь останется в живых, но лишится трона. Так и произошло.

Как это непохоже на еврейского Бога, который свободно меняет Свои решения и Свои планы, не опасаясь при этом выглядеть недостаточно могущественным.