Мировая система находится далеко за пределами роста. Важную развилку мы проскочили в середине 1980-х, и один из самых авторитетных алармистов Деннис Медоуз предлагает забыть о том, что можно спасти весь мир.В 1970 году по инициативе Аурелио Печчеи, основателя Римского клуба, — неправительственной международной организации, изучающей глобальные проблемы, — была разработана первая компьютерная модель системной динамики мира. Ее основным автором стал профессор прикладной математики и кибернетики Массачусетского технологического института (MIT) Джей Форрестер.

По мнению создателей модели, она могла грубо имитировать развитие мировой цивилизации с помощью пяти основных взаимозависимых переменных: численности населения, объема капиталовложений, использования невозобновляемых ресурсов, загрязнения среды и производства продовольствия.

По рекомендации Форрестера общее руководство дальнейшей работой многонациональной группы ученых над новой моделью «Мир-3» (World 3, два ее более ранних варианта, «Мир-1» и «Мир-2», были созданы Форрестером чуть ранее) было возложено на его молодого ассистента в MIT 26-летнего кибернетика Денниса Медоуза.

Медоуз блестяще справился с этой ответственной задачей, и спустя 21 месяц, 13 марта 1972 года, в Вашингтоне в Смитсоновском институте широкой публике был впервые представлен коллективный труд группы разработчиков модели «Мир-3», получивший название «Пределы роста. Доклад Римскому клубу».

Общие результаты в целом подтвердили предварительные выводы Форрестера. «В нескольких словах это можно выразить так, — пишет Печчеи. — При сохранении нынешних тенденций к росту в условиях конечной по своим масштабам планеты уже следующие поколения человечества достигнут пределов демографической и экономической экспансии, что приведет систему в целом к неконтролируемому кризису и краху». И для того, чтобы избежать грядущей глобальной катастрофы, на смену традиционной парадигме технико-экономического роста должна прийти парадигма «устойчивого развития».

В книге «Пределы роста» Медоуз и его коллеги выражали надежду на то, что человечество примет упреждающие меры по ограничению и регулированию роста и переориентации его целей, которые позволят избежать чрезмерной нагрузки на окружающую среду и выхода за пределы самоподдержания Земли. Однако, по их мнению, «чем дальше, тем болезненнее будут эти изменения и тем меньше шансов будет оставаться на конечный успех».

Формально авторы отнюдь не претендовали на роль новых пророков, то есть не ставили перед собой цель что-либо предсказывать или жестко предписывать. Иными словами, как отмечает Печчеи, «задача была скорее воспитательной и предостерегающей», а оценки и прогнозы группы Медоуза — лишь «полезной информацией к размышлению» для мировой элиты. Однако радикальные идеи, предложенные в книге «Пределы роста», вызвали крайне неоднозначную реакцию: одни ее восторженно приветствовали, другие подвергли «немилосердным проклятьям».

Вполне предсказуемо доклад «Пределы роста» стал мировым бестселлером (со временем его перевели более чем на 35 языков). Воодушевленные успехом своей первой книги, Деннис Медоуз и его соратники продолжили работу над моделью и через двадцать лет, в 1992 году, опубликовали ее сиквел, получивший более эффектное название, — «За пределами роста: глобальная катастрофа или стабильное будущее».

Главный вывод второй книги был тревожным: выход за пределы самоподдержания Земли больше игнорировать нельзя, поскольку это уже свершившийся факт: в середине 1980-х «общая нагрузка на окружающую среду со стороны человечества превысила поддерживающую способность планеты».

Наконец, в 2006-м вышла третья книга Медоуза и его соавторов — «Пределы роста. 30 лет спустя», в которой пессимистично констатировалось, что современная цивилизация по-прежнему полным ходом движется навстречу всеобщей катастрофе. «В 1972 году мы отводили на смену курса 50 лет, — пишет в предисловии Медоуз, — но теперь время сжалось, а политики все еще пытаются идти проторенной дорогой. Глобальные проблемы изменения климата, истощение ресурсов нефти, деградация сельскохозяйственных земель, дефицит пресной воды и их последствия уже проявились или проявятся в течение нескольких ближайших десятилетий. Еще не поздно перейти на путь устойчивого развития. Однако многие важные возможности были утрачены из-за 35-летнего отрицания очевидных фактов».

В середине апреля 2012 года Деннис Медоуз в очередной и, по его собственному признанию, возможно, в последний раз приехал в Москву по приглашению Института мировых идей, созданного основателем и руководителем группы «Росток» Александром Чикуновым. Группа «Росток» занимается инвестированием в прорывные научные проекты на ранней стадии, главная же миссия опекаемого ею Института мировых идей — поиск решений, которые помогут предотвратить грозящую катастрофу, пропаганда идей ученых и исследователей, обнажающих глобальные проблемы и вызовы и предлагающих пути решения этих проблем.

Впрочем, сейчас сам Медоуз больше не хочет рассуждать о возможных вариантах демпфирования цивилизационного кризиса и о перспективах перехода к пресловутому устойчивому развитию. Время для реализации мягких сценариев, по его мнению, уже ушло: «В течение ближайших двадцати лет мир ожидает больше драматических перемен, чем за все прошедшее столетие».

— В этом году исполняется ровно сорок лет с момента выхода вашего первого доклада, и в предисловии к третьей книге, «Пределы роста. 30 лет спустя», вы обещали издать ее четвертую версию.

— Четвертой уже не будет. В 1972 году, когда вышло первое издание, мировая система еще не приблизилась к пределу самоподдержания. И теоретически можно было замедлить рост и асимптотически приблизиться к этому пределу, выйти на плато. Но сейчас мировая система находится далеко за пределами роста. Поэтому первоначальная идея о том, чтобы замедлиться и выйти на плато, больше не имеет смысла — нам нужно возвращаться вниз, в пределы устойчивости. Сейчас основная цель — обеспечить устойчивость самой системы, чтобы она не развалилась, и это требует совсем других моделей и других подходов. И какой смысл писать новую книгу, если больше нельзя предложить какие-то конструктивные решения?

— В своей книге вы приводите позитивный пример того, как мировое сообщество смогло найти консенсус в случае с проблемой истощения озонового слоя.

— Самую суть озоновой проблемы мы в книге не описали. Там, как известно, была очень хитрая подноготная: одна из американских химических компаний была держателем патента на соединение, которое могло заменить собой хлорфторуглероды. Поэтому для нее было очень выгодно, чтобы были приняты соответствующие решения. Ее руководители встретились с президентом Соединенных Штатов и пролоббировали это решение: он подписал протокол, направленный на защиту озонового слоя, а компания на этом заработала кучу денег. И эта часть истории не попала в книгу по вполне понятным соображениям: основная задача этой нашей главки заключалась в том, чтобы хоть как-то вдохновить людей, а не разочаровать. Но даже этот пример на самом деле далеко не из самых лучших, поскольку исходная проблема до сих пор не решена — озоновая дыра стала еще больше, чем тридцать лет назад.

— Вы утверждаете, что уже в ближайшие двадцать лет мировое производство нефти упадет примерно на 50 процентов.

— Как известно, существуют два ключевых вида данных по нефти. Первый тип — это «словесное представление» о том, каковы ее общие залежи в недрах (оценка запасов). Второй же тип данных — то, что добывается по факту.

С первым типом данных все очень непросто, потому что там, к сожалению, у каждого есть очень серьезные причины, чтобы врать. Причем иногда выгодно соврать в большую сторону, а иногда — приуменьшить. Но сейчас данных такого типа набрано достаточно, потому что в большинстве случаев нефтяными ресурсами владеют государственные структуры, они уже не в частных руках, и публикуемые ими цифры уже более или менее устаканились. Ну а данные о реальной добыче, разумеется, гораздо точнее, более того, они каких-либо серьезных сомнений не вызывают.

Сейчас я покажу вам график, на котором показан временной диапазон с 1930 года по текущий момент, до 2010-го, а дальше — прогнозная оценка. На нем зеленым цветом отмечены все реально разведанные запасы — то есть то, что было точно подтверждено пробами и бурением. Итак, вся доступная нефть — это интеграл под этой зеленой кривой (площадь всего, что находится в зеленой области). Черная же кривая показывает фактическую добычу нефти. И уже в 1984 году впервые произошло превышение общего годового объема добытой нефти над объемом новых разведанных месторождений.

Более того, начиная с 1984 года ежегодно выкачивалось больше нефти, чем обнаруживалось новых разведанных запасов. И область, отмеченная красным, — это та самая растущая разница между вновь обнаруженной и добытой нефтью. Пока она еще компенсируется за счет прошлых разведанных запасов. А в другой таблице представлены данные о динамике глобальной добычи нефти. Из нее следует, что с 1995-го по 1999 год добыча выросла на 5,5 процента, с 2000-го по 2004‑й — на 7,9, а с 2005-го по 2009-й — только на 0,4 процента.

И согласно оценкам, представленным в лучшем, на мой взгляд, исследовании (уточним, что г-н Медоуз здесь ссылается на прогноз, сделанный еще в феврале 2008 года Energy Watch Group. — «Эксперт»), реально оценившем запасы, оставшиеся на каждом конкретном крупном месторождении, в ближайшие двадцать лет, с 2010-го по 2030-й, произойдет общее падение нефтедобычи на 50 процентов.

Причем нынешний всплеск цен на нефть на мировом рынке уже готовит нас к реализации этого сценария: именно так ведут себя биржи, когда какой-либо продукт начинает истощаться. Сегодня уже требуются многомиллиардные вложения, чтобы хотя бы поддержать добычу нефти на текущем максимальном уровне.

— Но помимо прогноза, на который вы сейчас сослались, существуют и куда менее пессимистичные оценки динамики нефтедобычи.

— У меня есть две веские причины больше доверять именно этому исследованию. Во-первых, многолетние исторические данные четко свидетельствуют, что добыча нефти следует так называемой колокольной функции. Соединенные Штаты долгое время были ведущим мировым добытчиком нефти и ведущим мировым экспортером. Но в 1970-е пик добычи там был пройден. После этого американцы еще нашли нефтяные залежи на Аляске, но к прежнему уровню добычи вернуться уже не удалось и никогда не удастся. Помимо США сегодня есть еще очень много стран — производителей нефти, несколько дюжин, и большинство из них тоже прошли свой пик добычи.

— Та же Саудовская Аравия и ее соседи утверждают, что у них имеются запасы еще лет на триста. Может, они и привирают, конечно, но не на порядок же...

— Здесь опять-таки весь вопрос в правильной трактовке. Люди очень любят рассуждать о том, как много всяких полезных вещей еще где-то лежит. Нефтеносные пески, шельфовые зоны, глубоководное бурение — там якобы ждут своего времени еще десятки миллиардов баррелей. Но мы не можем всерьез оперировать оценками того, что еще лежит в земле или на дне Мирового океана, пока не известно, будет ли оно вообще добыто. Сначала все это добро надо как-то извлечь.

И я при этом оставляю пока за скобками чисто финансовый аспект. Разумеется, нацбанки могут запустить печатный станок — и вы получите много долларов (евро, рублей и так далее). Те же Соединенные Штаты печатают доллары в огромных количествах. Но есть такой важнейший экономический показатель — коэффициент возврата инвестиций в энергетической отрасли. И здесь кроется вторая причина того, что я склонен верить в скорое резкое падение объемов мировой нефтедобычи.

Этот показатель оценивает именно эффективность капиталовложений, или, в упрощенной интерпретации, говорит о том, сколько энергии и всего остального вам нужно затратить, чтобы эту нефть добыть. Заметьте, это не денежный вопрос, это вопрос именно капитальных активов: если вы тратите определенное количество энергии, чтобы добыть то же определенное количество энергии, чисто финансовая составляющая значения уже не имеет. Как только эти количества энергии сравняются, всякая добыча станет абсолютно бесполезной. На раннем этапе нефтедобычи в Соединенных Штатах коэффициент возврата вложений в добычу энергоресурсов составлял 100. То есть, грубо говоря, для того, чтобы добыть 100 тонн нефти, надо было затратить одну тонну ее энергетического эквивалента. Сейчас же в США эта величина сильно упала и находится в диапазоне от 15 до 30, в зависимости от месторождений: где-то добывать легче, где-то сложнее. И тенденция к дальнейшему снижению прослеживается совершенно четкая. В странах ОПЕК этот коэффициент в среднем еще держится на уровне 30. Что же касается России, то у меня нет точных данных, но, по-видимому, примерно посредине между американскими и опековскими цифрами.

При этом первыми, естественно, исчерпываются месторождения, расположенные поблизости и доступные для легкой добычи. А когда вся такая нефть уже выкачана, приходится идти в более труднодоступные места и тратить намного больше, чтобы извлекать оттуда сырье, транспортировать его и так далее. Иными словами, коэффициент возврата будет падать неизбежно. Конечно, более совершенные технологии могут повлиять на величину этого коэффициента в большую сторону, но общий понижательный тренд они едва ли смогут переломить.

И та же Россия, великая страна, которая существует как минимум на протяжении 1100 лет, бо́льшую часть своей истории утилизировала возобновляемые источники энергии — дрова. Почему же вас сегодня так страшит идея, что в будущем Россия может вернуться к использованию возобновляемых источников, откуда такая странная привязанность к невозобновляемым нефти и газу? Любая жизнь рано или поздно кончается, и с углеводородами точно такая же история.

— С этим тезисом спорить, конечно, глупо, но еще раз спросим: почему вы так уверенно говорите именно о 50-процентном падении добычи к началу 2030-х?

— В ответ и я повторюсь: это не моя собственная оценка, так что, может быть, и не 50, а 20 процентов окажется в итоге, но, может быть, и все 60. А вот в чем я уверен точно, так это в том, что кривая нефтедобычи в самом скором времени пойдет вниз, а не вверх. Здесь у меня сомнений никаких. И на том графике, который я вам показывал, буквально невооруженным глазом видно: разрыв между добытой и разведанной нефтью уже настолько велик, что даже за счет увеличения отдачи от остальных энергосекторов полностью компенсировать это падение не удастся. Да, в России газа еще очень много, и в ближайшие лет двадцать (или чуть больше) как раз и будет выход на пик по газу. Но, как известно, во многих областях газ не может заменить нефть полностью.

— А еще вы, насколько мы поняли, считаете, что резкое падение производства нефти может застать человечество врасплох и у нас не будет возможности быстро отыскать ей достойную альтернативу. И в итоге это должно привести к резкому падению мирового энергопотребления.

— А это уже более сложный вопрос. И здесь простого кивка головы от меня не ждите. Но все-таки я рискну с высокой степенью уверенности утверждать, что уже через сорок лет человечество будет использовать гораздо меньше энергии, чем сейчас. Хотя некоторые страны могут и не столкнуться с катастрофическим падением энергопотребления. И у вашей страны есть неплохой шанс пройти через этот период достаточно мягко, если, конечно, будут приняты грамотные стратегические решения. Однако пока я далеко не уверен, что в России эти шаги будут сделаны. Правда, сразу же уточню, что, по моему мнению, у Штатов шансов на плавный переход к новой энергоэффективной экономике, пожалуй, намного меньше. Об этом, в частности, свидетельствует вся их недавняя история с затянувшейся чередой лопающихся финансовых пузырей. И многие аналитики сейчас говорят, что энергетический кризис в Америке уже начался, причем его отнюдь нельзя отнести к категории неожиданных, он вырисовывался давно.

Хорошо известно, например, что еще в 1956 году геолог компании Shell Oil Кинг Хабберт предсказал, что пик производства нефти в США придется на вторую половину 1960-х, после чего начнется процесс необратимого упадка. Его прогноз тогда многие посчитали безответственным и даже бредовым, однако все произошло в точности по его сценарию: максимум нефтедобычи в США (10,2 миллиона баррелей в сутки) пришелся на 1970 год, а затем она медленно, но устойчиво пошла под гору. Более того, его долгосрочный оценочный график практически в точности совпал с реальными данными по американской добыче до 2005 года включительно.

— Параллельно с ростом цен на нефть происходит, пускай и медленно, снижение затрат на производство энергии из альтернативных, возобновляемых источников. И если в долгосрочной перспективе оба эти тренда сохранятся, кривые издержек будут быстро сближаться, и начнется массовый переток капиталовложений в альтернативный сектор, что, по идее, может обеспечить относительно безболезненное замещение одного вида истощающихся энергоресурсов другими, практически безграничными.

— К сожалению, у меня пока весьма скептическое отношение к этому сценарию развития событий. Так исторически сложилось, что переход с одного принципиального источника энергии на другой занимает как минимум несколько десятилетий. От дров к каменному углю, от каменного угля к нефти и газу — это были продолжительные переходы, каждый порядка пятидесяти лет. И мировая экономическая система до сих пор была не в состоянии обеспечить плавный переход на временном отрезке продолжительностью в полстолетия — ее лихорадит намного чаще.

И не забывайте еще, пожалуйста, что на новые технологии использования возобновляемых источников расходуется огромное количество невозобновляемых. Это известная ловушка.

— И все-таки резкое повышение цен на нефть и нефтепродукты достаточно очевидный стимул для роста инвестиций в получение и переработку прочих источников энергии…

— Стимул такой, конечно, есть, и в принципе я довольно оптимистично настроен относительно светлого будущего альтернативной энергетики. Но даже нынешние цены отнюдь нельзя считать чрезмерными: ископаемые виды топлива все еще стоят достаточно дешево, и на данный момент переход на возобновляемые источники представляется экономически нецелесообразным.

Кроме того, конкретные формы реализации этого переходного процесса до сих пор весьма туманны. Да, мой дом отапливается дровами, а на крыше установлены солнечные панели, но я пока не знаю сколько-нибудь эффективного способа массового перевода на возобновляемые источники энергии транспортной системы. И мне до сих пор непонятно, как в промышленности удастся достичь требуемых высоких температур только за счет возобновляемых источников. Наконец, нерешенным пока остается важнейший технологический вопрос: как запасать всю эту энергию и как ее в дальнейшем эффективно распределять (проблема smart grid — умных сетей распределения).

— А что вы в таком случае можете сказать по поводу недавней шумихи вокруг пресловутого американского сланцевого газа, который якобы может стать временной заменой традиционным углеводородам?

— Думаю, России не стоит беспокоиться по этому поводу. Сегодня производители сланцевого газа несут совершенно немыслимые расходы, потому что продают газ себе в убыток по цене, составляющей примерно треть их реальных затрат. Почему они уходят в минус? Потому что экономическая система в Штатах довольно-таки своеобразна. Если говорить о доме, расположенном на определенном участке земли, то его хозяин владеет и землей, и всем, что содержится внутри. И если вы хотите эксплуатировать недра, вам необходимо сначала подписать договор с их владельцем. Причем, согласно условиям такого контракта, если впоследствии вы прекращаете добычу, вы сразу же теряете право на дальнейшее использование этих недр. А добытчики сланцевого газа, разумеется, не хотят это право потерять. Поэтому они продолжают производить газ себе в убыток. Для них это очень серьезная проблема. И чтобы избежать банкротства, им надо найти деньги, которые позволили бы продолжать этот процесс. Ради этого они откровенно врут о прибыльности добычи такого газа. Причем врут сразу двумя способами. Во-первых, когда у вас запасы очень велики, вы можете бурить параллельно в десяти, в двадцати, в ста точках. И компании выбирают скважину, дающую лучшие результаты, и говорят вам, что на всей осваиваемой территории количество добываемого ресурса якобы будет так же велико и во всех прочих скважинах. Второй же способ вранья — замалчивание того, как со временем будет меняться кривая добычи. В настоящее время в среднем на одной такой скважине в течение года происходит снижение объема примерно на 60 процентов. В прежние годы падение было гораздо более плавным. Но сейчас технологии добычи развились настолько, что из скважины вполне можно выкачивать максимум за первый же год. И, думаю, эта тенденция сохранится и в дальнейшем.

Причем, если вы обратите внимание на то, сколько таких скважин уже пробурили, то выяснится, что какое-то время количество скважин быстро росло, а потом — бац! — и перестало. Если все это было настолько прибыльно, почему же они перестали бурить?

Так что, по моим ощущениям, уже в ближайшие три года Штаты снова столкнутся с проблемой серьезной нехватки газа.

— Спасибо, что хоть в этом немного нас утешили: по-видимому, в нашей беседе наконец пришло время и для умеренно хороших новостей…

— Честно говоря, я не думаю, что то, о чем я хотел бы сказать напоследок, следует отнести к категории хороших новостей, но это по крайней мере полезная информация, о которой стоит написать. Сейчас границы существующей социально-экономической системы стали гораздо более открытыми. И горизонт возможностей для того, чтобы разрабатывать все более совершенные, передовые технологии, очень быстро расширяется.

Однако при этом государства и регионы мира стали намного более уязвимыми к различным внешним потрясениям. И вот вам пример нынешней Японии, которая еще совсем недавно была ведущей страной с точки зрения экономической эффективности. В области промышленного производства, роботизации, энергоэффективности и так далее — все высочайшего уровня. Но вот случилась Фукусима, и неожиданно выяснилось, что сверхэффективная производственная система в экономическом отношении крайне уязвима по отношению к подобным внезапным потрясениям и многие ее ключевые элементы вообще полностью прекращают работать в таких экстремальных условиях.

И здесь отчетливо проявляется внутреннее противоречие между стремлением к максимальной экономической эффективности и степенью выносливости в случае внешних потрясений.

Та же Россия сейчас прилагает массу усилий к тому, чтобы стать более экономически и технологически эффективной. Но при этом надо четко понимать: чем эффективнее вы будете двигаться в том или ином направлении, тем меньше будет потенциальная выживаемость такой системы.

По сути, главная проблема заключается в том, что высокая эффективность дает вам прибыль в краткосрочной перспективе. А устойчивость к внешним потрясениям — это затратная часть. Все стремятся к эффективности, чтобы заработать денег в краткосрочной перспективе. Но стабильность в более долгосрочной перспективе требует затрат. А большинство людей не хочет тратить деньги на те направления, которые не дают быстрого возврата инвестиций. То есть, если вы поставите людям задачу разработать более эффективные технологии, они автоматически будут менее устойчивыми к потрясениям. Вот поэтому я очень скептически отношусь к возможности того, что пресловутая устойчивая (самоподдерживающаяся) система будет когда-либо и кем-либо построена.

И здесь я хотел бы еще раз уточнить, что меня интересуют прежде всего вопросы устойчивости различных систем перед внешними воздействиями. Именно такая устойчивость обладает свойством масштабируемости. Устойчивым перед внешними воздействиями может быть человек, сообщество, его ближайшее окружение. Устойчивой может быть вся страна, и устойчивым может быть весь мир. А идея самоподдержания, устойчивого развития в ее изначальном понимании, принципиально не масштабируема. У нее на индивидуальном уровне просто нет смысла, она работает только в крупных масштабах — планеты, региона, страны.

А вот если мы будем говорить о необходимости повышать индивидуальную устойчивость к тем потрясениям, которые нас ждут, — такая трактовка термина всем понятна. То есть вы можете создать некое сообщество, вы можете сделать десять человек более защищенными и специально их подготовить, чтобы они заранее создали запасы еды, питья, электричества. Именно на этой теме я сейчас полностью сфокусирован. И я обращаюсь ко всем своим коллегам с призывом: забудьте о том, что нужно спасать весь мир, вместо этого вы можете давать конкретным людям и группам людей полезные практические рекомендации, как они могут наилучшим образом подготовиться к предстоящему периоду больших потрясений. То есть, попросту говоря, нужно наконец попытаться приучить людей к тому, чтобы они не ждали очередных мудрых решений от своих правительств, а сами принимали необходимые превентивные меры.