Говоря о чужих богах и суде над ними, Тора в сущности говорит об открытости этого мира, о том что выйдя однажды из рук Творца, он вышел из них свободным, что в нем способна зарождаться его собственная, самочинная "божественность". Вера в торжество Божественной правды, вера в то, что "суд над богами" будет осуществлен, черпается из внутреннего мужества быть, а не из внешних догматических гарантий того, что все "под контролем".

Статус богов

В недельной главе "Ваэтханнан" мы читаем следующие слова: "Кто такой народ великий, к которому боги были бы столь близки, как Господь, Бог наш, при всяком взывании нашем к Нему?" (4:7) И далее: "Слышал ли народ глас Бога, говорящего из среды огня, - как слышал ты - и остался в живых? Или попыталось ли божество явиться взять себе народ из среды народа испытаниями, знамениями и чудесами, и войною, и рукою крепкою, и мышцей простертою, и ужасами великими, как все, что сделал для вас Господь Бог ваш, в Египте пред глазами твоими?" (4:33-34)

Эти, как и многие другие разбросанные в ТАНАХе высказывания, невольно подразумевают существование других богов. В самом деле, как вообще не существующее божество может быть "близко", или может "пытаться" вывести один народ из среды другого? Или, например, в книге Шмот сказано: "Кто как Ты, между богами, Господи?" (15:11), или "Над всеми богами египетскими произведу суд. Я Господь" (Шмот 12.12). Как можно судить того, кого нет? Ладно бы народы, которые верят в идолов. Их за их заблуждение, допустим, судить можно, но как судить сам плод их воображения?

В ТАНАХе, однако, встречаются и противоположные высказывания. В самой Торе мы читаем: "Познай же ныне и положи на сердце твое, что Господь есть Бог на небе вверху, и на земле внизу; нет другого". (Двар 4:39). А в псалме говорится: "Идолы их - серебро и золото, дело рук человеческих: Рот у них - а не говорят, глаза у них - а не видят; Уши у них - а не слышат,.. Пусть подобны им будут делающие их, всякий полагающийся на них". (Псал 115). Отрицание существования иных божеств встречается и в Талмуде. Так, в трактате Авода зара (55.а) мы читаем: "Сказал Зонин р.Акиве: Оба мы знаем, что в "чужом служении" нет ничего, однако мы видим, что люди уходят сломленными, а приходят крепкими. Отчего это? Ответил ему: Когда насылают на человека болезни, то заклинают их, чтобы шли только в определенный день и выходили только в определенный день, при помощи определенного исцеления или определенного снадобья. Когда пришло их время выйти, больной пошел в свой языческий храм. Сказали болезни: Не следовало бы нам выходить, но неужели из-за глупца, поступающего не так, как следует, мы нарушим клятву?"

Как же тогда понимать высказывания Торы, как будто бы подразумевающие существование иных богов? Тут впору вспомнить талмудическое выражение: "Тора говорит на языке людей", то есть использует фигуры речи, которые нелепо понимать буквально. Если у Бога Израиля имеется "мышца", то почему бы богам народов не иметь "существования"? Другими словами, прибегая к такого рода высказываниям, Тора может иметь в виду не реальные существа, а образы, живущие в сознании людей. Например, если я спрошу, бывают ли гномы высотой в метр, или может ли кентавр развить скорость 80 километров в час, то это не будет означать, будто я верю, что такие существа встречаются в природе. Вопрос мой будет обращен к сказке, к легенде: каковы параметры задаваемых ею фантастических персонажей?

Итак, намеки на "существование" языческих божеств в Торе вполне можно понимать как образы речи, а не как действительность.

Но в то же время возможно и иное, "реалистическое" понимание. Во-первых, в Торе ложные боги отождествляются с бесами ("Жертвы приносят бесам" Двар 32:17), существование которых традиция не отрицает. Во-вторых, из многочисленных мест ТАНАХа мы знаем, что не только простолюдины из еврейского народа, но и израильские цари были вовлечены в идолослужение, именно потому что были убеждены в реальности иных богов (наряду с реальностью Бога Израиля). В третьих, еврейская традиция - и в дальнейшем я еще вернусь к этому вопросу отдельно - в том случае, когда речь заходит об инородцах, способна оценить идолослужение как служение частично истинное. Что же скрывается за пронизывающим ТАНАХ сочетанием неподдельной жизненности "чужих богов" и напряженного соперничества с ними?

Как минимум, в этом сочетании можно усмотреть свидетельство открытости Священной истории, провозглашение ее подлинности, ее "всамделишности".

Открытость истории

Устоявшиеся религиозные традиции склонны представлять действительность как задачник, в конце которого приводятся все правильные ответы. Людям хочется видеть Творца абсолютным монополистом истории, жестко контролирующим все ее этапы и раздающим в конце времен заранее заготовленные призы. Однако в 19-20-х веках с приходом массовой секуляризации стало казаться, что ситуация "выходит из под контроля", что Творец находится в такой же трагической ситуации, что и Его творение. Об этом открыто заговорили многочисленные религиозные мыслители, в той или иной мере порвавшие с традицией. Так, характеризуя творчество Кьеркегора, Шестов пишет: "Мы присутствовали при беспредельном наращивании ужасов в душе Кьеркегора, и в этой раскаленной атмосфере ужасов родилось то великое дерзновение, когда человеку начинает казаться дозволенным не только героев библейского повествования, но и самого Творца неба и земли сделать "хоть издали, совсем издали" таким же изнемогающим и замученным, как и он сам: и это есть момент зарождения экзистенциальной философии". При этом сам Шестов заявляет: "Страшный суд - величайшая реальность. На страшном суде решается, быть или не быть свободе воли, бессмертию души - быть или не быть душе. И даже бытие Бога еще, быть может, не решено. И Бог ждет, как каждая живая человеческая душа, последнего приговора". Николай Бердяев пишет в своем сочинении "Смысл истории": "Свобода заключает в себе такое темное иррациональное начало, которое не дает никакой внутренней гарантии, что свет победит тьму, что божественно заданная тема будет разрешена, что дан будет ответ на заданную Богом тему о свободной любви. Свобода может быть "роковой", она может повести по путям победы тьмы, которые ведут к истреблению бытия"…". При этом, по Бердяеву "история зачинается в недрах Абсолютного, в самой Божественной жизни…".

Между тем своему новейшему "секуляристскому" видению Бердяев находит более ранних предшественников: "Тьма заложена до самого возникновения различия между добром и злом... Это глубже всего, и это и есть первоначальный исток, который составляет, как учит Беме и вслед за ним Шеллинг, "темную природу в Боге". В природе Бога, глубже Его, лежит какая-то изначальная темная бездна и из недр ее совершается процесс теогонический".

По мнению некоторых исследователей, эта "темная природа в Боге", о которой учили немецкие мистики, была заимствована ими из каббалы. Воздерживаясь здесь от каких-либо параллелей, я тем не менее не могу не отметить, что в каббале имеются моменты, которые вполне позволяют говорить и об открытости истории, и о том, что она "зачинается в недрах Абсолютного". В этом отношении достаточно напомнить о каббалистическом учении "Швират а-келим" - "разбиении сосудов", - некой теогонической коллизии, предшествующей грехопадению человека, и в известном смысле, даже вообще творению мира.

Но эта тревожная концепция как раз и подразумевает, что даже в существовании самого Бога не все так ясно и благополучно; что "хоть издали, совсем издали", но Бог Израиля действительно может выглядеть "таким же изнемогающим и замученным", как и сам Его избранник. Именно этим можно объяснить то обстоятельство, что по ходу истории начинают обретать реальность Его супостаты, "чужие божества". Парадоксальные высказывания Торы, высказывания намекающие на реальность "Баалов", могут отражать именно эту сложную действительность. Ревность Всевышнего по отношению к "иным богам" - это ревность по отношению к тому, что не все идет так, как того "хотелось бы". Говоря о чужих богах и суде над ними, Тора в сущности говорит об открытости этого мира, о том что выйдя однажды из рук Творца, он вышел из них свободным, что в нем способна зарождаться его собственная, самочинная "божественность". Вера в торжество Божественной правды, вера в то, что "суд над богами" будет осуществлен, черпается из внутреннего мужества быть, а не из внешних догматических гарантий того, что все "под контролем".