Александр Журбин - знаменитый композитор, создатель мелодий, знакомых многим и многим - от первой советской рок - оперы «Орфей и Эвридика» до музыки к кинофильмам, среди которых всем известные «Эскадрон гусар летучих», «Тяжелый песок», «Московская сага». Такие его мюзиклы, как «Чайка» (по Чехову) и «Биндюжник и Король» (по бабелевскому «Закату») стали событием в музыкально - театральной жизни. Кроме того, Журбин - автор нескольких книг прекрасной прозы. А его грандиозная Четвертая Симфония «Город Чумы», основанная на текстах в переводах с арамейского (пророк Даниил) и латыни (Блаженный Августин) до французского (Камю, Арто) - совершенно новое слово в музыке. Александр Журбин - это некая ажурная турбина. В композиторе замечательно сочетается тонкая мелодичность и невероятная, как выражались конструктивисты, энергийность. Журбин посылает свой музыкальный месседж «урби и орби», городу и миру. Любой, побывавший на его выступлениях, слушавший его диски, видевший его телевизионную передачу « Мелодии на память»», ощущает могучее воздействие его таланта и обаяния.

***

- Александр, расскажите пожалуйста о своих житейских корнях. Были ли у вас в роду музыканты и вообще как говорил Хлебников, «творяне»?

- Я родился в простой инженерной семье, сразу после войны. По прихоти судьбы это случилось в Ташкенте, куда моя мама приехала из Москвы к родителям, спасаясь от столичных «холодов и голодов». Не так давно я побывал в городе моего детства и не узнал буквально ничего, так изменился Ташкент. Я искал домик на холме, места в которых жил и учился - увы, все кануло. А может быть и хорошо, что теперь это живет только в моей памяти. Мои родители не имели никакого «официального» отношения к музыке. А неофициальное было - мама прекрасно поет, у нее замечательный голос, она природно музыкально-одаренный человек. И поэтому наверное не случайно, что мой брат Юрий Гандельсман многие годы в Израиле играл в Симфоническом оркестре Зубина Меты, а сегодня он профессор музыки в Мичиганском Университете. Мой сын Лев Журбин - состоявшийся американский композитор, сотрудничающий с Михаилом Барышниковым, Френсисом Копполой и многими другими звездами.

- Так что же такое, по-вашему, талант - генетика, или божественная искра?

По-моему, это сочетание Б-гом данного дара, колоссальной работоспособности и упорства «графомана». Я очень много работаю и очень много пишу, чем и горжусь. В списках произведений, написанных мною, симфонии и кантаты, мюзиклы и песни, еще я пишу серьезные книги, веду передачи на телевидении… Кстати, очень бы хотелось много еще чего делать, но к сожалению времени на все не хватает.

- Давайте, как сказал бы Блаженный Августин, начнем «аб ово» вашего «опус магнум» - то есть с яйца главного опуса. Россия - родина всего, вплоть до слонов, но уж никак не рок - опер. Как зародилась «Орфей и Эвридика», что послужило, по набоковскому выражению, творческой пульсацией?

- В 1969 году вышла на сцену первая мировая рок опера, это была «Томми» группы «The Who», а чуть позже « Иисус Христос - суперзвезда» Эндрю Ллойд Уэббера. Казалось, соблазн рок - оперы бродил по планете, и, конечно, он не обошел и меня. В то время я учился в аспирантуре Ленинградской консерватории и был, как говорится, «широко известен в узких кругах». С предложением о создании рок - оперы я обратился к моим друзьям, известному либреттисту Юрию Димитрину и руководителю ансамбля «Поющие Гитары» Анатолию Васильеву. На дворе стоял где- то 73-74 год. Мы долго искали тему, многое было тогда нельзя - запрещены были библейские темы, эротика, наркотики и многое другое. И вдруг мне пришла мысль - греческая мифология!

Орфей и Эвридика!

Ведь там главный герой - певец, и это любовная история - такую тему запретить невозможно. Я подошел к роялю и напел: «Орфей полюбил Эвридику». С этой фразы все и закрутилось. А дальше пошло так, как будто провидение говорило, что мы все делаем правильно. Мы пригласили в качестве постановщика Марка Розовского в тот момент, когда она еще даже не была готова, и я в спешном порядке дописывал партитуру для срочных репетиций. В течение 3-4 месяцев первая в Советском Союзе рок - опера «Орфей и Эвридика» была поставлена. Образно говоря я вытащил счастливый лотерейный билет.

- Вы закончили Ташкентскую консерваторию по классу виолончели, Гнесинский институт по классу композиции, в 29 лет стали всесоюзно известны. Слава пришла к вам рано - это случилось неожиданно или Вы ее ждали и торопили?

- Когда - то я услышал от Кости Райкина замечательное: «Бог замечает тех, кто выпрыгивает» Да, я выпрыгивал, я очень много работал и очень хотел преуспеть. И честолюбив был всегда. Свалившаяся на меня тогда слава дала первый сильный толчок, инерция которого продолжается до сих пор. На мои концерты собираются полные залы в какой-то степени благодаря тому, что я автор «Орфея и Эвридики», проданной на сегодняшний день миллионами копий. Хотя с тех пор я и создал немало других музыкальных произведений, лучших, чем Орфей, на мой взгляд. Самыми значительными своими мюзиклами я считаю «Разбитое зеркало» по Брехту, «Фьоренцу» по Томасу Манну, «Чайку» по Чехову, «Униженные и оскорбленные» по Достоевскому и «Доктор Живаго» по Пастернаку.

- Заметно, что вы любите хорошую литературу.

- Да, я много читаю, в мою электронную библиотеку закачано более 40000 страниц, а книгами заставлены дома все стены. Мой вкус разнообразен - предпочитаю сюжетные романы, хотя с удовольствием читаю и Марселя Пруста, в романах которого практически отсутствует действие, и Роберта Музиля. Люблю тренировать мозги, читая Эриха Фромма, Карла-Густава Юнга, Хайдеггера, Фукуяму. Мой принцип - знать многое о немногом и понемногу обо всем.

- Шелдон Харник, автор стихов мюзикла «Скрипач на крыше», сказал о вас, что у Журбина редкий дар - он с равным успехом может сочинять серьезную и развлекательную музыку. Но все - таки - при этом работает другой участок души?

- Когда я начинаю писать музыку, то понимаю одно - писать надо интересно, не банально и не примитивно. В это время, естественно, не думаю, какое полушарие мозга у меня трудится. Единственно, что я знаю - уже сочиненную музыку никогда не надо переделывать. Как - то я советовался с Дмитрием Дмитриевичем Шостаковичем, нужно ли переделывать одно мое музыкальное произведение, вносить исправления. Он сказал: «Обязательно переделайте, но только в следующем сочинении».

Я никогда не пишу музыку на компьютере, (хотя умею) а только ручкой. Я считаю, что ручка - это настоящая антенна, и если Б-г хочет мне что - то передать, то это что - то, перейдя через ручку - руку, выльется на лист бумаги. По времени же - все по-разному. Симфонию можно писать год, а вот песня - легкий жанр, если не складывается сразу, потом уже точно не сложится. Оскар Фельцман всегда любил повторять, что пишет песню ровно столько, сколько читает к ней текст.

- Расскажите, пожалуйста, историю особенно популярной вашей песни «Ах, эти тучи в голубом».

- А было так: меня пригласили писать музыку к фильму «Московская сага» по книге Василия Аксенова. Среди всего прочего в этом романе была такая героиня Екатерина Градова - она пишет стихи «Ах, эти тучи в голубом», которые превращаются в популярную советскую песню и ее поют на всех фронтах. Но в книжном варианте стихотворения были очень длинные строки и на них музыка никак не ложилась. Я попросил своего друга, поэта Петра Синявского, подправить текст, и в результате получилось совсем другое стихотворение, (хотя все мысли Аксенова были сохранены) на которое я и написал музыку. Сначала Аксенов не очень жаловал песню, но ее начала исполнять Кристина Орбакайте, потом неожиданно запела вся страна - тогда и Аксенов изменил мнение. Забавно, что как-то в интервью у Василия Павловича спросили, нравится ли ему эта песня, и он ответил: «Еще бы, ведь это я сам напел мелодию Журбину».

- В начале 90-х вы уехали жить в Америку. Почему туда, а не в Израиль? И как вы считаете, если бы вы тогда приземлились в аэропорту «Бен-Гурион» - сложилась бы ваша судьба так же творчески удачно?

- Это был фатальный год. - 1990. Страна в полном смысле развалилась. Мой брат по приглашению Зубина Меты эмигрировал в Израиль. И у нас возник извечный еврейско-русский вопрос - что делать? Я очень нежно отношусь к Израилю, но я всегда понимал, что вряд ли смогу реализоваться в этой стране. Ведь в Израиле, насколько я знаю, нет ни одного музыкального театра (в бродвейском смысле) и всего две киностудии. Что бы я здесь смог делать? А в Америке множество музыкальных театров, Бродвей, офф-Бродвей, и очень развитое кинопроизводство, безусловно лучшее в мире. Но, несмотря на это, Америку очень тяжело завоевывать, если ты в ней не родился. Это уже удел наших детей. Вот мой сын уже чувствует себя в этой стране, как рыба в воде. Есть такая притча у Кафки в романе «Процесс»: человек приходит в канцелярию и говорит, что ему надо к начальнику. Привратник останавливает его и просит подождать. Человек ждет день, месяц, год, жизнь и наконец спрашивает у привратника, когда же его пропустят? На что привратник отвечает, что никогда, поскольку и двери - то здесь нет, а есть одна глухая стена... Так вот, я ждал, когда в Америке откроется для меня дверь и вдруг понял, что двери там для меня нет в принципе.

- Как вы считаете, существует ли нынче такое понятие, как эмигрантская культура?

- Сегодня для творческого человека местонахождение большого значения не имеет. Интернет полностью уничтожил границы.

А что касается эмиграции. Понимаете, эмиграция - это невозможность вернуться назад. А сегодня бери билет и лети куда хочешь.

В Америке, кстати, я решил заняться созданием этой самой эмигрантской культуры и основал театр «Блуждающие звезды». И хотя в нем играли известные и талантливые актеры, в том числе, скажем, Елена Соловей - мы не смогли выжить. Зачем американской «нашей» публике смотреть «своих», рядом с ними покупающими огурцы на Брайтоне, если приезжают далекие и громкие «Современник», «Сатира», «Таганка»… И в какой-то момент я четко понял, что заветной американской двери для меня нет.

- Вы автор нескольких книг прозы, в том числе одна из них с очень точным названием - «Композитор, пишущий слова». Замечательная проза - музыкальный строй фразы, ритмика текста, довлатовский «воздух фраз» - пауз от пуза. Вам бы не хотелось написать традиционный роман, манновского размера, что-то вроде «Александра и его братьев» в широком смысле?

- Скажу по секрету, я написал два романа, но никогда их никому не покажу, потому что, как мне кажется, что у меня нет художественного дара к сочинительству. Мне больше подходит писать тексты в жанре «нон-фикшн».

- Ваша, мягко говоря, нелюбовь к опозданиям и необязательности - это то, что ваш любимый Томас Манн называл «ясность творческого плана жизни»?

- Я человек точный и не люблю, когда опаздывают на встречи. И хотя всякий художник, в принципе, где - то разгильдяй ( ведь творчество - вещь спонтанная, и на часы мало обращает внимание), я не могу себе этого позволить, ведь в серьезном музыкальном бизнесе свои законы, которые за 35 лет работы приучили меня к порядку и обязательности. Кроме того, я всегда заодно стараюсь создать комфортные условия для тех, с кем сотрудничаю.

- Конечно, Б-г еврея метит и хранит, но каким лично вы видите Израиль, и отличаются ли, по - вашему, «русские» евреи, живущие в этих славных местах?

- Конечно, каждая страна накладывает свой отпечаток. В отличие от американских евреев, русские израильтяне очень политизированы и вовлечены в вечный процесс борьбы. А вот в Америке русскоязычная община практически не принимает реального участия в политической жизни. Между прочим, когда в России смотришь телевизор, то ситуация у вас видится совсем иначе, чем она выглядит на месте. Конечно Израиль - это страна чудес и кроме «Железного купола» ее защищает Б-г. Надеюсь, и дальше Он будет хранить наш народ.

- Иосиф Райхельгауз, вспоминая о совместной работе над вашей «Чайкой», говорил о «бешеной энергии композитора», втягивающего всех в водоворот рабочего азарта. Вы - человек, выплескивающий энергию, заряжающий других?

- Да, конечно, я экстраверт, так как мне жизненно необходима аудитория, ее отдача и интерес. Все, что я пишу, я пишу для людей и о людях. И я полностью согласен с Гете, который говорил, что « Самое интересное для человека - это человек». Я всю свою жизнь пишу для своего «альтер-эго», в расчете на понимание современников и, надеюсь, потомков.

- Ваша симфония «Город Чумы», где литературная подстежка от пророка Даниила до Камю. Вы хотели показать «духовный лик зла», как называл чуму Антонен Арто?

- Чума, в символическом смысле - это болезни, войны, зависть, ненависть, болезни - словом, все то, что губит человечество. И все это живет в человеке. Возможно, провидение насылает чуму на народы за какие-то грехи. А ведь были люди, которые и во время эпидемии чумы проходили по зараженному городу и не заболевали, и были врачи, спасающие больных и выходившие из этого ада невредимыми. Но моя 4-я Симфония - не только о зле. Главная ее задача, как и каждого художественного произведения - дарить надежду.

- Что бы вы хотели пожелать нашим читателям?

Израильтянам - прежде всего мира, спокойствия, порядка. Понимаю, что это почти недостижимо, израильско-арабское противостояние - это надолго, может навсегда. Но все-таки банальное «худой мир лучше доброй войны» здесь очень подходит. Поскольку арабов никуда деть не возможно, надо пытаться как можно дольше удерживать состояние no violence, то есть без насилия. Понимаю, это звучит наивно.

Но иногда банальные и наивные вещи - самые правильные.