Символичное чудо

В недельной главе "Насо" говорится о некоем "паранормальном" способе верификации подозрений мужа относительно неверности своей жены. Мы читаем, что если: "найдет на мужа дух ревности", "то пусть приведет муж жену свою к священнику... Тогда заклянет священник жену клятвою проклятия, и скажет священник жене:... да войдет вода эта, наводящая проклятие, во внутренности твои, чтобы распух живот и опалым стало бедро. И скажет жена: амэйн, амэйн. И напишет священник заклинания эти на свитке, и сотрет их в горькую воду. И даст жене выпить горькую воду, наводящую проклятие, и войдет в нее вода, наводящая проклятие, и станет горькою... И когда напоит он ее этою водою, то, если она осквернилась и поступила вероломно против мужа своего, то станет в ней эта вода, наводящая проклятие, горькою, и опухнет чрево ее, и опадет бедро ее, и будет эта жена проклятием среди народа ее. Если же не осквернилась жена и чиста она, то останется она невредимою и будет оплодотворяема семенем. Это наставление о ревности". (5.13-29)

Времена исхода и первого Храма были отмечены не только пророчеством, но и множеством загадочных явлений, глубоко с пророчеством связанных. Евреев сопровождал огненный столп, пищей им служил ман, а кроме чудесных вод соты, священники пользовались "урим и тумим", на которых высвечивались буквы, так что можно было прочитать прямые указания Всевышнего.

Однако во времена второго Храма ни урим и тумим, ни воды соты уже не действовали. Пророчество стало иссякать. То там, то тут еще доносился "бат коль" - звучало слово Всевышнего, а в Храме отмечались некоторые сверхъестественные явления, одни из которых прекратились за сорок лет до его разрушения, а другие тогда только начались: "В течение сорока лет в самом Храме наблюдались тревожные явления: жребий жертвенного козла, приносимого на Йом-Кипур, не выпадал на правую сторону, красная лента, которой метился этот козел, не белела, западный светильник гас прежде времени, а ворота Святая Святых открывались сами собой. Так что рабби Йоханан бен Заккай воскликнул: Храм, Храм! Зачем ты тревожишь себя! Я знаю, что ты будешь разрушен!" ( Йома 39.б).

Перечень эти паранормальных явлений можно было бы пополнить другими примерами, но в любом случае в водах соты, или точнее в утрате ими своей чудодейственной силы, видится некоторый символ, а именно вхождение человека в состояние мучительной неопределенности.

Действительно, "детектор лжи", которым являлись воды соты, не просто выявлял неверных жен, он прежде всего освобождал от неопределенности, крайне тяжелой для мужчины, которому строго заповедано Богом не приближаться к изменившей ему жене. Состояние человека, не уверенного, состоит ли он в браке или нет - прискорбно, в сущности невыносимо, и воды соты освобождали его от этой неопределенности.

Однако с разрушением второго Храма неопределенность дала о себе знать уже не только в семейной жизни, она стала проявляться во всем, стала приметой наступившей эпохи.

Безмолвие исчезнувшего Бога

Некогда ясное волеизъявление Творца решительно затуманилось. На смену чуть ли ни каждодневным прямым директивам пришел въедливый анализ былых предписаний. Мудрец оказался "предпочтительнее пророка" (Бава-Батра 12-а), а все богатство Синайского откровения свернулось в "четыря локтя галахи" (Брахот 8а).

Аналогичные процессы произошли и во всем мире. Цельное и достаточно безмятежное языческое мировосприятие расщепилось на догматический и скептический подходы. Одни компенсировали дефицит Истины безапелляционностью суждений, другие - последовательным уклонением от них.

Складывающаяся в ту пору христианская религия хорошо усвоила догматический тон. Пожелавший вернуть себе проданное им некогда первородство, Эсав погряз в "догматике". На протяжении веков христиане яростно отстаивали свою веру, но общая атмосфера скепсиса только сгущалась. Вера и неверие пошли в религии рука об руку, как они идут в жизни мужчины, усомнившегося в верности своей жены.

В XII веке рабби Иеуда Галеви на страницах книги "Кузари" свидетельствовал: "Разве есть среди нас безмятежный душою, не смутившийся ни одним из распространенных в этом мире мнений исследователей природы, астрологов, изготовителей талисманов, тех, кто предается магии, кто верит в вечность мира, философов и других? В наши дни никто не приходит к вере, не пройдя всех многочисленных ступеней неверия".

В последующих веках ситуация неопределенности еще более обострялась и драматизировалась.

На заре Нового времени Шекспир писал: "Кто бы согласился, кряхтя, под ношей жизненной плестись, когда бы неизвестность после смерти", а Блез Паскаль предложил бороться с неопределенностью средствами разрабатываемой им "теории игр": человеку следует делать ставку на существование Бога, а не на Его отсутствие.

Тем не менее, к XVIII веку религия выглядела уже как загнанная лошадь. В аллегорической форме Виленский Гаон сделал следующий исторический обзор духовного состояния еврейского народа: "Поскольку с того времени, как был разрушен Храм, вышел дух наш, пала корона, венчавшая нашу голову, остались мы только телом без души. Уход народа за пределы Эрец Исраэль - это могила. Черви окружают нас, и нет у нас сил спастись, - это народы, поедающие нашу плоть. И, тем не менее, были в диаспоре великие йешивы и общины, пока не сгнила вся плоть, и кости стали рассеиваться… и осталась от нас горстка праха".

Рав Шимшон Гирш писал в 1836 году в своих "Письмах с севера": "Если бы я знал, что кроме меня есть хотя бы один человек, старающийся что-либо изменить, я бы помалкивал. Но я одинок! Вокруг меня старики, получившие в наследство иудаизм в виде забальзамированного покойника. Многим уже надоела постоянная рутина казуистики. Иудаизм превратился в призрак, появление которого вызывает страх".

В христианском мире шли аналогичные процессы. "Слишком много в Германии философов и ученых, которым случалось в детстве, послушав проповедь, перевести глаза на самого проповедника - в результате они больше не верят в Бога. Немецкая философия есть, в сущности, не что иное, как неверие во всех деревенских и городских пасторов, включая и университетских богословов" (Ницше).

К началу ХХ-го века безверие вошло в свою терминальную фазу. Первая половина ХХ-го века ознаменовалась, пожалуй, самым полным сокрытием лика, самым глубоким безверием, которое когда-либо знала история. "Безмолвием исчезнувшего Бога" назвал то духовное состояние французский литератор Жак Ануй (1910-1987). И тем страшнее в этом безмолвии слышались фанфары захлестывающего континенты тоталитаризма.

Именно этот исторический отрезок - первая половина ХХ-го века - явился самым мрачным, самым страшным периодом человеческой истории.

Однако, похоже, что именно тогда, в середине ХХ века, точка перегиба оказалась пройдена. В 50-е повеяли совершенно иные ветры. Те, кто родились в 50-х, или хотя бы чье отрочество, как у "Битлз", выпало на те годы, принадлежат новой генерации, которая перестала взирать на религию с тупым недоумением и как должное восприняла исследования Кюблер-Росс и Моуди о посмертном существовании.

Возрождение это не случайно совпало с возвращением Бога в лице государства Израиль, оно было вызвано им.

Когда в начале 50-х годов Бен Гурион подписывал с раввином Ишаяу Карелицем ("Хазон Иш") соглашение об освобождении учащихся йешив от армейской службы, их насчитывалось 400 человек. По-видимому, Бен Гурион верил, что в скором времени "пейсатые" и вовсе выведутся из поднебесной. Но случилось наоборот. В Израиле расцвели тысячи ортодоксальных йешив всех толков и направлений. С возрождением еврейского государства во всем мире, в том числе и на Западе, задышалось совсем по-другому.

До той духовной определенности, которую в семейной сфере могут предоставить воды соты, нам еще, конечно, очень далеко, но точка перегиба явно пройдена.