В недельной главе "Шмот" рассказывается о страданиях сынов Израиля в Египте, о том, что Всевышний вспомнил о них и обратился к Моше, пасшему скот на горе Хорев, со следующим призывом: "Я увидел страдание народа Моего в Египте и услышал вопль его от притеснителей его, так что знаю его страдания. И нисшел Я избавить его от руки Египтян и вывести его из земли той в землю хорошую и обширную, в землю, текущую молоком и медом, в землю Канаанеев, Хетийцев, Эмореев, Перизеев, Хиввийцев и Йевусеев. И вот, вопль сынов Израилевых дошел до Меня, и видел Я также угнетение, каким Египтяне угнетают их. А теперь иди, и Я пошлю тебя к Паро; и выведи народ Мой, сынов Израилевых, из Египта. И сказал Моше Богу: кто я, чтобы мне идти к Паро и чтобы я вывел сынов Израилевых из Египта? И Он сказал: ведь Я буду с тобою, и вот тебе знамение, что Я послал тебя: при выводе твоем народа из Египта вы совершите служение Богу на этой горе". (3:7-12).

Моше подчинился Всевышнему отнюдь не сразу. Он стал выяснять детали, стал спрашивать, как ему представить Всевышнего перед сынами Израиля, как убедить в надежности предлагаемого Им плана спасения. Моше расспросил о знамениях, которые ему будут ниспосланы, поспорил относительно уместности своей кандидатуры, и выяснил, что пойдет к Паро не один, а вместе со своим братом Аароном.

Наконец, когда уже все было согласовано, "сказал Господь Моше в Мидьяне: пойди, возвратись в Египет, ибо умерли все люди, искавшие души твоей. И взял Моше жену свою и сыновей своих, и посадил их на осла, и вернулся в землю Египетскую. И взял Моше посох Божий в руку свою. И сказал Господь Моше: когда пойдешь и возвратишься в Египет, смотри, все чудеса, которые Я поручил тебе, сделай их пред лицом Паро. А Я ожесточу сердце его, и он не отпустит народа. И скажешь ты Паро: так сказал Господь: "сын Мой, первенец Мой - Израиль". И Я сказал тебе: отпусти сына Моего, чтобы он Мне служил; но ты не согласился отпустить его, и вот, Я убью сына твоего, первенца твоего" (4:20-23).

Итак, план исхода был расписан до мельчайших деталей, Моше было открыто и ожесточение сердца египетского царя, и даже казнь первенцев. Все было предрешено, и казалось бы, следующими словами Торы должны были быть: "И Господь сказал Аарону: пойди навстречу Моше в пустыню. И он пошел, и встретил его при горе Божией, и поцеловал его. И пересказал Моше Аарону все слова Господа, который его послал" (4:27-31).

Однако между этими и предыдущими строками затесались три пасука, в которых описывается столь же темная, сколь и отходящая от основного повествования история: "И случилось дорогою на ночлеге, что встретил его Господь и хотел умертвить его. Тогда взяла Циппора каменный нож и обрезала крайнюю плоть сына своего, и положила к ногам его, и сказала: жених крови ты мне. И Он отстал от него. Тогда сказала она: жених крови - по обрезанию" (4:18-21).

Неожиданное препятствие

Комментаторы трактуют эти слова в том смысле, что Моше не стал делать обрезание своему новорожденному сыну Элиэзеру, решив отложить операцию до прихода в Египет, и это вызвало гнев Всевышнего. Таково простое понимание текста, так называемый "пшат".

Между тем это простое понимание наличного текста совсем не так просто осмыслить. Как, в самом деле, извинительная на первый взгляд оплошность может вызывать такой яростный гнев Создателя?

Ответ в общих чертах вроде бы заранее ясен и сводится к известному изречению мудрецов: "Будь внимателен к легкой заповеди так же, как к суровой, ибо не тебе знать награду за них" (Перкей Авот 2.1).

С тем большим основанием можно ожидать суровых последствий, когда нарушается не легкая, а базисная заповедь, заповедь, связанная со знаком союза, данного еще Аврааму.

И все же, как говорится, неприятный осадок остается. Как известно, еврейский народ не делал обрезание своим новорожденным на протяжении всего пребывания в пустыне под тем же предлогом - что он находился в пути, как сказано: "Весь же народ вышедший был обрезан, а весь народ, родившийся в пустыне, в пути по выходе из Египта, не был обрезан". (Иеошуа 5:5). И вроде бы все обошлось - обрезание было сделано всему народу сразу же после вхождения в Эрец Исраэль.

Да и без того понятно, что у Бога в арсенале великое множество средств воздаяния, что Он вполне бы мог как-то иначе рассчитаться с Моше за допущенный им просчет. Но тогда зачем все это? Ведь не догадайся Ципора, что агония ее мужа как-то связана с отсрочкой обрезания новорожденного, и не соверши она это обрезание немедленно, Моше бы скончался, и Всевышнему пришлось бы искать для воплощения Своего плана в жизнь другого кандидата. К чему были тогда все Его увещевания и разъяснения? К чему были тогда все Его уговоры? Все заверения: "Кто делает немым, или глухим, или зрячим, или слепым? Не Я ли, Господь?" (4:11).

Как можно ожидать, чтобы Бог перечеркнул только что Им же Самим предложенный, и причем так детально разработанный план?

Но тогда, может быть, секрет суровой реакции Всевышнего заключался как раз в самой этой неожиданности? То есть в том, что приняв на себя миссию, Моше почувствовал себя защищенным ею от любых бед, почувствовал себя в полной провиденциальной безопасности? Почувствовал, что свыше ему оказывается протекция?

Немедленное и суровое взыскание за грех отсрочки обрезания, по-видимому, не следует понимать как расплату исключительно за сам этот грех, но прежде всего за эйфорию, за утрату осторожности, которая призвана являться первым детищем духовной работы, как сказано о том в брайте Пинхаса бен Яира: "Тора ведет к осторожности, осторожность к расторопности и т.д." (Авода зара 20.б).

Причем слово "осторожность" ("зhирут") является омонимом слова "сияние" (зоhар). Смыслы этих слов пересекаются, и нередко играют, как например, в стихе из Теилим: "И раб Твой осторожен (низhар) в них (в исполнении заповедей), в соблюдении их - великая награда " (19:12-14).

Даже самое достоверное пророчество не освобождает человека от "сюрпризов", от условий реальной жизни, от ее открытости и непредсказуемости. Как и для любого смертного, для него все всегда может перевернуться.

Рав Ури Шерки обращает внимание на то, что миссия Моше находилась в зависимости доброй воли Итро, который был вправе не отпустить своего зятя в Египет ("И пошел Моше, и возвратился к Итро, тестю своему, и сказал ему: пойду я и возвращусь к братьям моим, которые в Египте, и посмотрю, живы ли еще они? И сказал Итро Моше: иди с миром". (4:18).

Гнев Всевышнего на Моше за допущенную им отсрочку обрезания - явление того же ряда: неожиданное препятствие могло оказаться непреодолимым. Рассказанная в Торе история о смертельной опасности, нависшей над Моше после принятия им уже на себя миссии Божественного посланника, учит тому, что гибель угрожает человеку даже и в час избавления, в час избавления, может быть, даже по-особенному.

В среде религиозных сионистов, да и не только в ней, последние полвека бытует присловие: "мы живем в эпоху избавления". Но даже при всем том, что мы действительно в ней живем, ситуация остается полностью открытой. Кто знает, не являются ли катаклизмы последних десятилетий результатом эйфорического отношения религиозных сионистов к "избавлению"?