"Находясь в шоковом состоянии, я притворялась мeртвой в течение часа, лежа среди людей, которые могли видеть своих обездвиженных близких…" (Изабель Бовери, пережившая нападение)  

Иначе как потрясением последние события в Париже не назовешь. С чем можно сравнить состояние французского общества после масштабной атаки, какой меркой измерить градус печали, как описать гамму разнородных чувств? 

Отдаленное бледное и неточное представление о таком психологическом ударе может дать опыт предпринимателя, описанный Стивом Блэнком. Бизнесмен, по словам Блэнка, в случае провала своего заветного замысла и крушения надежд, проходит шесть стадий восстановления, обогащается шестью жизненными уроками. И первый, самый запоминающийся этап – это шок и удивление.

Так и парижане пережили не личный, но национальный шок-позор: потрясенные невероятным терактом, ужаснувшиеся увиденным, получившие удар по национальному самолюбию, они чувствует себя обесчещенными, раздавленными. Они, как та несчастная Изабель Бовери, потеряли близких, притворяются живыми и находятся в обществе обездвиженных близких. 

Из всего потока информации: фотографий, телерепортажей, прямых включений, аналитических статей, "круглых столов", апокалипсических прогнозов и истерических призывов, из бесконечной новостной ленты подробностей, мелочей и частностей обратила на себя внимание одна короткая телевизионная сценка.

В огромной очереди парижан, собравшихся на следующий день после побоища сдавать кровь, репортер выхватил одну импозантную парижанку средних лет и спросил ее, какое впечатление на нее произвела вчерашняя террористическая атака. 

Ответ ее стоит запомнить: "Я, как и все парижане, была шокирована. Но больше того, я была удивлена, так как мы не привыкли, чтобы нас убивали. Мы же не израильтяне, привыкшие к терактам". 

"Я устал бояться. Мы погубили Францию своим попустительством, равнодушием, соглашательством с этой дрянной политикой". (Пьер, прохожий)

Реплику ее телевизионщики сочли вполне корректной, раз пустили в эфир. Так вот, слова сей парижской дамы являются не только квинтэссенцией французской мудрости, но и точкой зрения всего цивилизованного мира: "Евреев мусульмане убивают потому, что ненавидят – но нас-то убивать за что?" 

Как можно – вопрошает Франция устами наивной дамы – как можно убивать ни за что ни про что нас, как можно замахнуться на образованных, толерантных, жизнерадостных, веселых, не творящих ничего плохого и столь галантных французов. Как можно, скажите, пожалуйста, нападать на французов, открывших миру высокие принципы свободы, равенства, братства. Французов, милостиво распахнувших свои двери и принявших в свои объятья огромную мусульманскую общину. 

Буквально на следующий день после кровавой ночи ощущение незащищенности, ужаса и шока сменяется у парижан другим чувством – поисками виновных.

Если мы вернемся к лекции Стивена Блэнка, то второй этап осмысления после оглушительного провала человек обычно начинает с поиска виноватого. Причем, виноваты всегда другие. Эксперт назвал этот этап отрицание.

Хотя во французской трагедии виновные изначально были известны – ведь они не скрывали ни своих намерений, ни своих лиц, однако публично пока не говорили ни о мусульманском терроре, ни о мусульманских экстремистах. Потому виновными были назначено Исламское государство, беженцы, беспомощная власть, беспечная полиция и расслабленность парижан. 

Интересно, что те же чувства – шок, трепет и удивление – испытали и другие народы, отреагировав на теракты мощной волной сочувствия. "Французов же почему", - так и прочитывалось между строк. 

"Это трусы! Им взорвали петарду, и они бросились прочь, как стадо!" (Француз-марселец, свидетель событий) 

Раз уж мы говорим о разнородных чувствах французов, находившихся в состоянии шока после происшедшего, то нельзя не вспомнить еще один курьезный случай. 

После пережитого нападения в Париже, на площади Согласия, собралась масса людей, чтобы помянуть погибших, зажечь свечи памяти и молча постоять и подумать о потерянной мирной жизни. 

Как вдруг все бросились в разные стороны. Толпа, охваченная животным страхом, увлекала за собой нерасторопных, давила упавших, сбивала с ног замешкавшихся. Этот эпизод многократно прокручивали позднее по всем каналам: видны ошалевшие лица, выпученные глаза, потерявшие рассудок люди. 

Причиной ложной тревоги послужил резкий звук разорвавшейся петарды. 

Обжегшись на молоке – дуют на воду. Так что теперь французы, понявшие, наконец, что они такие же смертные, такие же беззащитные жертвы нападений, как и далекие от них израильтяне, теперь будут разбегаться в разные стороны при каждом резком звуке. 

Но при всем нашем сочувствии к утонченным французам; потерявшим в терактах своих близких; при всей нашей ненависти к террористам и убийцам - израильтянам все же следует прислушаться к тому, что они говорят, стоит присмотреться к тому, как они себя ведут. 

Помните ли вы, чтобы свободолюбивые французы так же поддерживали и сочувствовали Израилю, когда палестинские снайперы обстреливали пригород Иерусалима Гило. Когда смертники, опоясавшись поясами, взрывали автобусы, полные израильтян в центре страны. Когда хамасовцы ежедневно забрасывали снарядами Сдерот, когда убийцы врывались в дома поселенцев, чтобы расстрелять и родителей, и детей; когда резали, давили, расстреливали мирных жителей лишь за то, что они евреи. 

"Что чувствуют французы? Мы в шоке… и в гневе". (Ги, инструктор по вождению)

Мы не будем перечислять все этапы восстановления после пережитой катастрофы, укажем лишь, что следующий из них – гнев. 

Здесь мы сошлемся лишь на один, но очень показательный пример. Иначе, как криком души, не назовешь фразу, брошенную в сердцах французом из Марселя, который оказался случайным свидетелем панического бегства парижан, испугавшихся хлопушки. "Они говорят про культуру и толерантность, но, если меня не хотят защитить от человека со "стволом", то я возьму нож и спасусь сам, но не буду прятаться. Если меня ударят, а я воздам вдвойне, это я, что ли, агрессор?"

Вряд ли эти слова можно отнести к разряду толерантных и умиротворяющих. То есть как раз таких, какие навязывают израильтянам в том случае, когда нас режут во имя Аллаха! 

Ну, пока еще дойдет до настоящего гнева и понимания обстановки – много воды утечет. А пока, пока умудренные опытом израильтяне, давно пережившие все этапы восстановления, должны понимать без слов следующее. 

Как мы живем отдельно от других народов – так и умираем наособицу. И никогда европейцы не признают убийство цивилизованного француза или бельгийца равным убийству израильтянина. И, значит, даже в равной смерти нам отказано. Получается, что смерть наша от рук террориста-убийцы не будет столь торжественной, столь почетной, столь уважительной и обильно слезами политой, как смерть почтенного парижанина. 

"Последние два этапа, через которые нужно пройти, потерпевшим неудачу – это смирение и прозрение".