Первый сионист

Недельная глава "Хаей Сара" начинается словами: "И было жизни Сары сто лет и двадцать лет, и семь лет - годы жизни Сары. И умерла Сара в Кирьят-Арбе, он же Хеврон, в земле Кнаанской. И пришел Авраам скорбеть по Саре и оплакивать ее. И поднялся Авраам от умершей своей, и говорил сынам Хэтовым следующее: Пришелец и туземец ("гер вэ тошав") я у вас; дайте мне участок для погребения у вас, и похороню умершую мою от лица моего" (23:1-4).

Примененное по отношению к себе Авраамом определение - "гер вэ тошав" крайне парадоксально, что совершенно ускользает от внимания людей знакомых с этим текстом в русском, да и во многих других переводах (например: "I am an alien and a settler").

Если слово "гер" ни у кого разночтений не вызывает, и всеми переводится как "пришелец", то со словом "тошав" неизменно возникают проблемы, вызванные его смысловой несовместимостью со словом "гер". Йосифон, как мы видим, перевел его словом "оседлый". Иногда, как, например, в синодальном издании Библии, "тошав" переводят как "поселенец". В другом, по-видимому, протестантском издании, слово это и вовсе умудрились перевести как "странник".

Между тем ивритское слово "тошав" значит - уроженец, то есть именно коренной житель какой-либо местности, что на русский язык адекватно можно перевести лишь одним словом - "туземец".

Таким образом, выражение к которому прибег Авраам, кажется выглядит внутренне противоречивым. Что он мог иметь в виду, сказав "пришелец и туземец я у вас"?

Как, в самом деле, можно быть одновременно и пришельцем в какой-либо земле и ее уроженцем? Как можно родиться в одной местности и одновременно считаться коренным жителем другой?

Однако если пришелец приходит в страну, которую ему обетовал сам Бог, то выражение "пришелец и туземец" - совершенно адекватно. Даже родившись в Месопотамии, Авраам, получив Эрец Кнаан в свое владение от самого Бога, не мог не чувствовать ее своей землей. Это же чувство на протяжении тысячелетий испытывали и его многочисленные потомки, рассеянные по лицу Земли. Из этого чувства, в конце концов, зародился и сионизм.

Между тем "сионистское" истолкование слов "пришелец и туземец" все же не единственное.

Например, существует объяснение, что выражение это относится к вопросу нашей принадлежности к сему миру и к миру грядущему, и является, поэтому вопросом выбора: любо ты пришелец в сем мире, и тогда - туземец в том, или наоборот.

А рав Ури Шерки видит в этом словосочетании вообще ключ ко всей еврейской духовности: пришелец и туземец, значит, что человек не ощущает себя до конца принадлежащим к своему месту, даже родившись в нем. Но именно так чувствуют себя евреи, и именно так же призваны чувствовать себя все люди.

Это толкование следует признать наиболее полным и адекватным, коль скоро оно прозвучало не только в устах Авраама, но и в дальнейшем было повторено Торой, причем как раз именно в том понимании, на которое указывает рав Шерки. Действительно, в книге "Ваикра" выражение "гер вэ тошав" повторяется уже по отношению ко всему Израилю: "А земля не может быть продаваема навеки, ибо Моя земля; вы же пришельцы и туземцы у Меня. Во всей земле владения вашего дозволяйте выкуп земли". (Ваикра 25:23-24)

Эти слова Торы ясно показывают, что по замыслу Бога, Израиль - это народ экзистенциалист, что он лишен почвы, что его "почва" - это небеса.

Апофеоз беспочвенности

В своей книге "Апофеоз беспочвенности" Лев Шестов в следующих словах противопоставляет это экзистенциальное сознание стабильным положительным знаниям основательных людей: "Настоящий исследователь жизни не вправе быть оседлым человеком и верить в определенные приемы искания. Он должен быть готов ко всему: уметь вовремя заподозрить логику и вместе с тем не бояться прибегнуть, когда нужно, хотя бы и к заклинаниям, как делали Достоевский и Ницше. Он должен уметь держаться прямо и глядеть на небо, но он же должен, когда нужно, не побрезгать согнуться в три погибели и искать истину на земле. Если человек вам скажет: scire est per causas scire, ("Знание есть знание причин") можете больше не сомневаться: он уже не существует для философии, и философия не существует для него. Давно пора бросить старые предрассудки и открыто заявить: per causas scire est nescire ("Знание причин есть незнание"). И тут, пожалуй, Шекспир пригодится. Он расскажет вам, что есть неизвестное, которое никоим образом не может и не должно быть сведено к известному. Что порядок, о котором мечтают философы, существует только в классных комнатах, что твердая почва рано или поздно уходит из-под ног человека, и что после того человек все-таки продолжает жить без почвы или с вечно колеблющейся под ногами почвой, и что тогда он перестает считать аксиомы научного познания истинами, не требующими доказательств, что он перестает их считать истинами и называет ложью. И что мораль, если только можно, не играя словами, назвать моральным его отношение к миру и людям, называет знание по причинам самым несовершенным знанием. Его девиз: апофеоз беспочвенности... Но "философ" давно уже не слушает. Все лучше, чем беспочвенность. Много грязи, пошлости, гадости и глупости в тебе, Германия, - Wenigstens bist du doch festes Land. ("Хотя бы потому, что ты твердая, надежная земля").

Эта философия беспочвенности началась с Авраама, и издревле практикуется еврейским народом - пришельцем и туземцем земли Канаан. И эта черта еврейской ментальности, как быть может никакая другая, беспокоит и даже пугает людей, пытающихся быть "естественными", произрастающими из "родной почвы". В этом же секрет того, что многие националисты видят главную свою угрозу в "сионизме", и вообще в еврейском народе.

Леон Черняк в своей статье "Метафизические размышления о природе антисемитизма" пишет: "Они боятся быть евреями. И облегченно вздыхают, когда находят (или придумывают) еврея вовне. Пронесло! Это не мы, а он! Еврей не пугает их, а освобождает от страхов. Еврей позволяет им представить борьбу, которую они ведут против человека внутри себя, как борьбу против анти-человека вне себя. Еврей потому позволяет так трансформировать эту внутреннюю борьбу в борьбу внешнюю, что он и есть та реальность человеческого в человеке, которая так человека пугает. Я говорю, конечно же, не о высоких человеческих достоинствах всех без исключения евреев, а о еврейском начале всех без исключения человеческих достоинств. Вот это человеческое начало и пугает".