Полемика вокруг фильма "На пороге страха" и его демонстрации в рамках официальной программы Иерусалимского кинофестиваля стала в последние дни одной из главных тем израильских СМИ. Лента рассказывает о любви Игаля Амира и Ларисы Трембовлер, предлагая взглянуть на убийцу премьер-министра Ицхака Рабина с неожиданного ракурса.

За рамками полемики остался вопрос о художественной ценности фильма, снятого Герцем Франком и Марией Кравченко. "На пороге страха" стал последней лентой легендарного документалиста. Продюсер ленты Гунтис Тректерис предлагает зрителям сначала посмотреть фильм – и только после этого делать выводы. Продюсер также признается: он не думал, что ему придется столкнуться с цензурой в Израиле.

Фильм изъят из официальной программы, но оставлен в конкурсной. Как вам объяснили это решение, и приемлемо ли оно для вас?

Я не хочу комментировать решение руководства фестиваля, думаю, они сами объяснили ситуацию. Это произошло из-за общественного мнения в Израиле и из-за давления министерства культуры. Мы очень рады, что фильм будет показан в Израиле. Во-первых, это последний фильм Герца Франка, во-вторых, он позволяет взглянуть на ситуацию с другой точки зрения. Увидев фильм, люди смогут сами составить о нем свое представление. Мы готовы принимать критику, готовы к негативному мнению – но только после того, как люди посмотрят фильм.

Как вы относитесь к призыву ваших израильских коллег бойкотировать фестиваль в связи с ситуацией, в которой оказалась ваша лента?

Я очень признателен коллегам за солидарность, но, на мой взгляд, это внутренняя проблема Израиля. Ведь и Латвия, и Израиль – демократические страны. А демократия все время сдает экзамен, и эта история стала проверкой для израильской демократии. Мои коллеги сочли, что это самый правильный ход. Они опасаются того, что завтра или через год фильм кого-то из них может быть таким же образом запрещен.

Израиль выдержал экзамен на демократию?

Когда Герц Франк впервые рассказывал мне историю Игаля и Ларисы, он сказал, что такая история могла случиться только в демократической стране. В тоталитарном государстве такую историю даже нельзя себе представить. Интересно, что когда была премьера в Риге, то наш премьер-министр сказал то же самое: это доказывает, что Израиль – демократическая страна.

Я понимаю, что тут ситуация чрезвычайная. Скорее всего, министерство культуры отреагировало на настроения в обществе. А с другой – журналисты и деятели кино, которые борются за свободу слова. И такие конфликты, возможно, даже полезны. Ведь граница того, что можно, а что нельзя, все время передвигается.

Но в этой израильской демократии вы столкнулись с цензурой.

Ну, фильм не запретили. Он будет показан, люди смогут посмотреть. Конечно, ситуация странная, и я не ожидал от министерства культуры такой реакции. Как человек извне, я не хотел бы комментировать события в Израиле, но в принципе, это можно назвать и цензурой.

Связывались ли представители министерства культуры Израиля непосредственно с вами?

Нет, все шло через администрацию фестиваля. Но нам было важнее, чтобы фильм был показан, поэтому мы и согласились на компромисс, достигнутый фестивалем и министерством.

Съемки фильма продолжались десять лет, так что вам было ясно, что тема для Израиля очень болезненна. Может, ленту вообще не стоило сюда привозить – не бередить раны?

Не показать его здесь было бы нечестно, прежде всего, в отношении Герца Франка, для которого фильм стал последним и который прожил здесь 20 лет. Мы хотим, чтобы зрители вникли в человеческий аспект этой ситуации. К тому же здесь живет соавтор Герца – Маша Кравченко. Мы хотели, чтобы люди сами увидели фильм и сделали выводы.

Практически одновременно с вашей историей было принято решение о запрете показа школьникам спектакля про арабского террориста. В связи с этим СМИ говорят, что дескать, власти уравновесили один запрет другим. Что вы думаете об этой версии?

Я знаю об этой версии. На мой взгляд, речь идет о неадекватной реакции политиков, которым надо было решить вопрос быстро и жестко – и в случае пьесы, и в случае нашего фильма.

Кто финансировал эту ленту?

Это латвийско-российское финансирование. Нас поддержала европейская программа "Медия", российский национальный киноцентр, в самом конце – и российское министерство культуры.

Почему на всем протяжении полемики вы молчали и решили выступить с комментарием только сейчас?

На самом деле, мы решили возобновить молчание. Мы считаем, что на вопросы и на критику лучше отвечать после того, как фильм будет показан. И поскольку речь шла о возможной цензуре, возможного запрета показывать наш фильм, о лишении фестиваля финансирования, мы решили, что не можем вмешиваться в израильские внутренние дела, и оставили полемику самим израильтянам.

К тому же Мария Кравченко сейчас снимает игровой фильм. Вы же понимаете, какая это нагрузка. Она очень занята, полностью сконцентрирована на новой работе и физически не может отвечать на вопросы. Мы хотим немного ее поберечь.

Почему съемки продлились 10 лет? Это замысел или проблемы финансирования?

Герц Франк познакомился с Ларисой году в 2002-м и лет семь снимал ее на полулюбительскую камеру. Где-то в 2008 году он рассказал мне об этой истории и сказал, что еще не хочет запускать фильм в производство, а хочет понять, что лента будет представлять, и есть ли вообще у этой истории потенциал. В 2010 году он обратился ко мне – за финансированием, и к Маше Кравченко, предложив ей стать сорежиссером. Герц был уже пожилым, и было понятно, что он не сможет много бегать по съемкам и интервью.

А как Мария Кравченко стала соавтором?

Маша имеет такие же основания называться режиссером, как и Франк. Она тоже никогда не избегала трудных тем. Они познакомились в Израиле, и Машу Герцу посоветовали, как человека, который мог работать наравне с ним.

Когда работа над фильмом только начиналась, публикации о браке Игаля Амира и Ларисы Трембовлер, о ее беременности не сходили с первых полос газет. Складывается такое впечатление, что сейчас эта тема находится под негласным табу. Возможно, вы просто нарушили это табу?

Я очень хорошо понимаю настроение израильского общества, понимаю, почему эта тема стала запретной. Но в то же время, любой художник вправе создавать произведения искусства – при условии, что там не пропагандируется насилие.

Лента стала последней в творческой биографии Герца Франка. Считал ли он ее своим завещанием?

Нет. Его завещанием скорее стал "Флэшбэк". Но он говорил – и это даже вошло в трейлер – что его всегда интересовало таинство любви между мужчиной и женщиной. Об этом и фильм.

Материал подготовил Павел Вигдорчик.