В недельной главе "Экев" Моше пересказывает историю исхода из Египта и в том числе вспоминает о грехе "золотого тельца": "И сказал мне Господь так: видел Я народ этот, и вот, народ жестоковыйный он. Отступи от Меня, и Я истреблю их, и сотру имя их из поднебесной, и произведу из тебя народ, более сильный и многочисленный, чем они. … И на Аарона весьма прогневался Господь, (намереваясь) погубить его; но я молился и за Аарона в то время. А грех ваш, который вы сделали, - тельца, взял я и сжег его в огне, и растолок его, растер (его) хорошо, до того, что стал он мелок, как прах, и бросил я прах его в поток, стекающий с горы". (9:13-21)

Итак, первоначальное намерение Всевышнего стереть имя Израиля - по молитве Моше - заместилось приказом стереть в прах тельца. Однако этим дело все же не ограничилось, воду с растворенным в ней прахом следовало выпить, о чем сообщается в другом месте Торы: "И взял тельца, которого они сделали, и сжег его в огне, и стер в прах - рассыпал по воде, и дал ее пить сынам Израилевым" ("Шемот" 32:19-25)

Что значил сей ритуал? Талмуд (Авода Зара 44.а) сравнивает это странное действие с испытанием заподозренной в неверности жены водами "соты", то есть специальным раствором, приготовленным аналогичным образом: "И напишет священник заклинания эти на свитке, и сотрет их в горькую воду. И даст жене выпить горькую воду, наводящую проклятие, и войдет в нее вода, наводящая проклятие, и станет горькою" (Бемидбар 5:23-24)

Причем, помимо "технологического" сходства в данном случае можно заметить также и сходство грехов. В самом деле, индивидуальная супружеская измена оказывается аналогичной народной измене Всевышнему - идолослужению. Как известно, в книгах пророков поклонявшийся чужим божествам Израиль нередко уподоблялся неверной жене ("И блудила ты с сынами Ашшура из-за того, что не насытилась, блудила с ними, но так и не насытилась" (Йехезкель 16:28-32)

Однако при всем этом явном сходстве, одно различие между испытанием водами соты и водами "золотого тельца" бросается в глаза. Женщина лишь подозревалась в измене, относительно же сынов Израиля все вроде бы было и так совершенно ясно: измена произошла, все сыны Израиля за исключением колена Леви изменили Всевышнему ("И собрались к нему все сыны Леви" 32:26). Что же тогда пытался выяснить Моше?

Раши поясняет, что от этой воды гибли те поклонившиеся тельцу люди, против которых не имелось свидетелей, и они не могли быть казнены по суду. Сончино дает, казалось бы, совершенно иное объяснение: "Действие этой воды выявило того, кто действительно совершил преступление идолопоклонства злонамеренно".

Между тем оба эти объяснения сходятся в одном: вода понадобилась для того, чтобы выявить не поступки, а сам образ мыслей. Исключительность отступничества повлекла и исключительные меры - как наказания, так и дознания.

Однако в общем случае образ мысли - это последнее, за что Тора привлекает человека к ответственности. В первую очередь в иудаизме оценивается действие, и лишь во вторую породившая его мысль.

"Спросили равви Баруха: "Почему сказано: "Благословен Тот, Кто сказал, и появился мир", а не "Благословен Тот, Кто сотворил мир?" Равви ответил: "Мы славим Бога, потому что он сотворил наш мир словом, а не мыслью, как иные миры. Бог судит цадиким за любую дурную мысль, которую они носят в себе. Но как бы существовало множество людей этого мира, если бы Господь судил их также лишь за дурные мысли, а не за слова и дела?"

В этом отношении иудаизм можно признать очень снисходительной религией. Человек считается членом общины, хлеб которого едят, и вино которого пьют, до тех пор пока он не нарушает законов Торы публично. Никто не только не станет следить за тем, смотрит ли он по субботам телевизор, но и не расскажет об этом другим, если узнает о таком поступке случайно (запрет разносить сплетни).

В случае идолослужения обыкновенный человек оценивается так, как в прочих ситуациях оценивается только праведник, однако в остальных ситуациях на первый план выступают дела, а не мысли. Наиболее явственно этот подход проступает в той оценке, которую иудаизм придает публичным поступкам. От человека ожидается честность с самим собой, его раскаяние ничего не стоит, если оно не искренне и не глубоко. Однако в его отношениях с другими людьми все выглядит несколько сложнее. В общественной жизни в первую очередь оценивается внешнее поведение человека, а не его внутренние убеждения. Лояльность традиции признается неким последним рубежом преданности ей.

Хаверим коль Исраэль

Одно дело обман и сокрытие улик, одно дело лицемерие, но совсем другое дело проявление внешних знаков уважения к Торе при отсутствии достаточного внутреннего благоговения. В действительности такого рода поведение, такого рода скрытая неправедность - является обратной стороной скрытой праведности, является необходимым дополнением к ней.

Скрытого праведника ("цадик нистар") отличает исключительная скромность. Он всячески стремится к тому, чтобы его не чествовали, он всячески пытается скрыть свои достойные поступки, пытается выглядеть хуже, чем есть. Однако мимикрировать при этом под нечестивца он тоже не может, так как в этом случае начинает дурно влиять на общество. Поэтому скрытый праведник, как правило, маскируется под праведника открытого ("цадик галуй"): люди знают, что он необыкновенный человек, но все же не подозревают до какой степени необыкновенный. Однако эта мимикрия праведников неизбежно сопряжена с аналогичной мимикрией грешников, точнее средних людей, у которых стратегический выбор жизни сочетается с постоянными тактическими уступками смерти. Средний человек призван стараться выглядеть лучше чем он есть, то есть также призван мимикрировать под открытого праведника. Открытый праведник - это таким образом некий стандарт еврейского народа. Это положение со всей полнотой раскрывается в известной презумпции: "хаверим коль Исраэль" - все израильтяне, не зависимо от их знаний и заслуг, равноправные члены священного товарищества.

Человек, не нарушающий заповеди публично (даже если наедине с собой он не считается с ними), не распространяет свое частное пренебрежение на все общество, а тем самым поддерживает общее уважение к Торе. За общество он чувствует ответственность и не желает негативно на него влиять.

В еще большой мере это требование относится к знаменитостям. В отличие от частных лиц, общественные деятели, и тем более духовные лидеры и люди культуры не должны выставлять на всеобщее обозрение свои пороки. Так, например, если бы Черчилль "лицемерил", то есть если бы он не появлялся пьяным на людях и воздерживался бы от публичных высказываний в защиту сигар и виски, современное британское общество было бы намного трезвее.