Долго у моря ждал он ответа,

Не дождался, к старухе воротился.

Глядь: опять перед ним землянка;

На пороге сидит его старуха,

А пред нею разбитое корыто.

А. С. Пушкин

То, что сейчас происходит в Израиле, иначе как опупением, не назовешь. Конечно, я не такой простак, чтобы путать видимое каждому на поверхности, с причинами, которые обычно лежат в глубине. А в глубине, как известно, лежит чей-то интерес. И эти кто-то - не карасики, которые болтаются на поверхности в тщетной попытке по старому рецепту из "никем" стать "всем". Поживут с мое, поймут - те, кто стоят с плакатиками и флажками с лозунгами и этим размахивают всегда будут никем. Так устроена наша жизнь, что карасиково - карасику, а тем, у кого все - будет только еще больше.

За последний год не бастовали и не протестовали только ленивые. И тема протеста у них общая и на удивление новая. Многими выяснилось, что хотят они жить достойно, а как сейчас - так дальше жить нельзя. Хотя об этом куда раньше в России один режиссер даже кино снял, славу обрел, пока понял - то, что ему когда то казалось "нельзя", может быть еще в сто раз нельзее. И он до сих пор собирает карасиков под свои лозунги - с успехом для своей славы и с вредом для карасиков.

Карасики они и есть карасики. Их мелочи вродесидения половины страны под ракетным обстрелом из Газы не волнуют. Не тронуло их, когда братьев, не сводных, а родных выкинули из домов в Газе. Спокойны они, когда и сейчас выбрасывают из домов своих тех, кто их построил в Иудее и Самарии. Карасикам обеспечь их карасячьи права, которые на поверку сводятся к месту на сковородке, где их зажаривают - для других. Хотя они обычно много говорят о том, сколь плоха израильская система во всем, о необходимости ее срочно менять, они никогда не предлагали чего-то полезного, например, и мне. Конечно, я сам должен биться за свое. Но как мне соревноваться с молодыми и разбитными, когда в автобусе они не уступают место, а при входе в него, быстрые и энергичные, успешно меня отпихивают.

Год начался с забастовки работников министерства иностранных дел. В бой их позвала не арабская весна или нахальство НАТО, не анти-израильское кудахтанье в ООН и его ЮНЕСКО, или вранье комиссии судьи Голденберга. Вообще, судя по достижениям МИДовцев на международной арене - это далеко не самая успешно работающая часть общества, не чета хайтеху. Потом в атаку пошли "палаточники". И их лозунг новый и оригинальный - добиться социальной справедливости для всех. Этим в СССР занимались сначала с некоторым, не быстрым, признаюсь, успехом, но закончить не успели - развалился СССР. "Палаточники" выяснили, что среднему классу живется особенно плохо. А они хотят жить даже не средне, а поближе к хорошо. Может, и сами не знают, чего хотят. Накормленные заботливой рукой тех, кто наживается на несправедливости, они неплохо провели лето на улицах Тель-Авива. "Палаточники" еще не начали бороться за общую справедливость, как в борьбу за частную вступили врачи, сначала старшие, зрелость которых недооценили ровно в три раза, а затем и младшие, недооцененные даже не сказать как. Сейчас к ним присоединяются братья и сестры, правда, пока лишь медицинские.

Что меня в них всех пугает, так это неясность требований. Скажи они всему народу - "кошелек или жизнь", и, я уверен, народ бы их понял. Все-таки от них что-то по жизни зависит. Но меня смущают сбивающие с толку разговоры о пороках системы здравоохранения в Израиле и необходимости ее срочно реформировать. Это меня даже пугает. Когда говорят о смене системы, мой опыт подсказывает - придет на ее место еще худшая. Когда говорят о реформировании - жди, что каждая услуга станет дороже. Похоже дело на маскировку простых и ясных целей жизни - работать меньше, а получать больше. И сразу возникает вопрос - за счет кого? Кроме меня и мне подобных, отработанного, говоря прилично, материала, у государства никого нет - остальные будут сами кусаться. А нашему брату всех врачей не прокормить - помереть проще и дешевле. Совсем не забавно, что в борьбе якобы за улучшение системы здравоохранения врачи любого возраста и квалификации просто забыли о моем и мне подобном интересах. Конечно, любить целый народ и сострадать ему проще, чем каждую отдельную давно надоевшую старуху, или дурно пахнущего старика. Это я понимаю, но плохо верю в такой ситуации, что врачи взялись за систему здравоохранения. Их забота - свой карман. Понятно, но обидно.

Однако, ничего не поделать. Меня почему-то не спросили, и Израиль затрясло от безврачья, надуманного, я уверен. Конечно, у недооцененных отличный подкожный жирок, и волынку они могли довольно долго тянуть за свой личный счет. Но в Израиле это не нужно - ты бастуешь, а зарплата идет как если бы ты работал полным ходом. Время высвободилось, можно уделить большее внимание и частной клиентуре.

Сейчас в центре внимания - младшие, которые почему-то уверены, что именно их ждут по всему миру. Поэтому они решили уйти с работы и жить "так". "Как?",- спрашиваю я. Вот пенсия мне один месяц не поступит, и сразу полу-каюк. За два месяца - полный. А они поголовно увольняются. Значит, есть на что жить? Так как же с жуткой недооценкой, если что-то скопилось? Ведь сразу новую врачебную работу не найдешь, а все места лотошников на Махане-Иегуда, моем любимом рынке иерусалимском давно заняты. Куда они пойдут? За границу? Не просто это. Значит, шантажируют.

Я, хоть и не имею долларов и евро, за их курсом слежу, поскольку понимаю - пойдут они вверх - туда же дорога и ценам - неизбежно. Так вот плоды опупения налицо. То, к чему не привели вторая ливанская война и "Литой свинец", обеспечили "палаточники" с забастовщиками - шекель пошел вниз. Это плохо мне, что справедливо никого не волнует, но и плохо правительству, что годится тем, кто хочет его свалить. Конечно, "жила бы страна родная, и нету других забот" - это чересчур, мне не очень нравилось и нравится. Но уже совсем плевать на страну со всем ее содержимым, включая и меня, не нравится еще более.

И получается удивительно неприятно - маленькая группа людей может просто терроризировать всю страну. Во-первых, это подает дурной пример. Малых групп, которые почти всех могут взять за глотку, много.

Уборщики в государственных учреждениях не могут работать, если их позиция не будет постоянной - т.е. без права увольнения за безделье. А Иерусалим, например, грязен, по-моему, именно из-за того, что уборщики не боятся потерять работу. Чтобы защитить уборщиков, надо сделать их позицию постоянной при любом качестве работы. Слышал я от приятелей, что во многих странах таким правом обладают только университетские профессора. Но нам чужой закон не писан. И вот, в состоянии наступающего поголовного опупения, профсоюзы грозятся объявить всеобщую забастовку по этому поводу. Понятно, ведь и сам Гистадрут, профсоюз Израильский, в основном не из профессоров состоит - он уборщикам ближе.

Тут мне на память пришла историйка о том, как в одном советском НИИ поселился лев, сбежавший из зоопарка. Питаться чем-то надо, и он съел пять докторов наук, чего никто не заметил. Но стоило отобедать уборщицей, и его сразу изловили. Этот анекдот рассказывали в стране победившего пролетариата и громко смеялись над тем, сколько там лишних докторов наук. А в Израиле он говорил бы лишь о силе профсоюза.

Хотя я категорически против всеобщего опупения, но природная доброта и общее обилие идей мешает молчать. Говорливость - мое ремесло. Таким я родился и другого не могу себе представить. Я вам не какой-то Ехуд Барак, который говорил, что родись бы он арабом, стал бы террористом. Я таким говорливым родился бы всюду и везде.

Да, так о чем это я? Вспомнил. О протесте малых групп, которые вертят страной, как хвост кошкой. Ведь в чем сила малой группы? В замечательной возможности сделать сразу многим большую пакость. И грешно этим не воспользоваться. Например, забастовали машинисты поездов. Их на весь Израиль сотни не наберется. Но они могут загнать поезда на переезды - и все дороги перекрыть. Или группка трубопроводчиков может перекрыть главный газовый вентиль страны. С этим справится десяток человек, а без решения двадцати судебных инстанций накранных (от слова кран, а не красть, кто непонятлив) сидельцев с места не сдвинешь. Или, например, водители трамваев могут его бросить посреди пути, лучше на перекрестке, и начать бастовать. Ведь прошло уже две недели работы, а жалования еще не прибавили. Сегодня пригрозил объявить забастовку младший научный персонал.

Конечно, что такое малая группа определить трудно. Это как с правом на самоопределение - его, в принципе, может потребовать и отдельный дом на улице города и поселка. А один - тоже воин. Вот такая мысль - взял экскаваторщик, даже не группа их, перерыл важную дорогу и смылся, требуя удесятирения заработка на то, чтобы им вырытое вернуть на место. И здесь судебная волынка, особенно присоединись к нему еще двое корешей, потянется долго. И они будут говорить по ходу дела об ответственности и важности своей работы - могут водопроводную трубу или главный провод города ненароком или нароком разрушить.

Победа малой группы, за которой последуют и другие, чревата полной безрезультатностью. Ведь если всем будет много денег - они стоить будут мало. Тут мне вспомнилась прочитанная историйка про князя Трубецкого, который, перед выходом на Дворцовую площадь хотел объяснить народу свои цели. Он не был карасиком этот князь. И никто его за ниточки не дергал. Но, поскольку боролся за народное благо, хотел от этого народа понимания и поддержки. В те далекие времена "народ" еще не безмолвствовал и не слонялся по полдня, в полном безделье, по Невскому проспекту, который тогда, как и сейчас, был в Санкт-Петербурге. Поэтому народ, а не "людей", надо было еще найти.

В качестве "народа" князь Трубецкой выбрал своего дворецкого. "Понимаешь",- объяснял он тому, "мы хотим, чтоб все люди были равны!". "Как это - равны? Люди же все разные",- недоумевал дворецкий. "Я не о людях, а о народе. Ну, вот ты мне подаешь кофий в постель. Так я хочу, чтобы и тебе, да и всем таким было так же". "На всех кофию не хватит, Ваше Сиятельство!", - ответил прозорливый дворецкий.

Он был прав, как это всегда оказывается, если не со всем народом, так с некоторыми его разумными представителями. Это подтверждаю вам я, Меир-Яков Гуревич, который никогда, нигде и ни в чем не ошибался и не ошибается.