Обострившийся ближневосточный конфликт, наложившийся в мировом общественном мнении на российско-украинский, дает удобный для России результат: США, НАТО, Израиль, Украина оказываются на одной стороне мирового порядка, а, соответственно, Россия, палестинцы, арабы, развивающийся мир - на другой, говорится в статье Carnegie Politika.

После терактов 11 сентября 2001 года Владимир Путин первым из иностранных лидеров позвонил президенту США Бушу, чтобы выразить соболезнования. Двадцать два года спустя, после атаки исламистов на Израиль, самой жестокой и массовой по числу погибших в истории этой страны, Путин выразил соболезнования только после заметной паузы и в таких выражениях, чтобы их не приняли за поддержку. Все это несмотря на то, что Израиль не присоединился к санкциям против России и был очень осторожен в помощи Украине.

Причина такой разной реакции не только в сложности многоактного израильско-палестинского противостояния, но и в том, что собственная война изменила Россию настолько, что ее положение и по отношению к арабо-израильскому конфликту, и к актам политического и религиозного насилия в западных странах, тоже изменилось.

Освоение наследия

Окончание холодной войны по-разному отразилось на политике США и России на Ближнем Востоке. Победитель меняется меньше побежденного, ведь прежний курс и привел к победе. США остались твердым союзником Израиля, несмотря на некоторые оттенки, связанные с более многомерной политикой демократической партии.

Зато Россия с крахом советского лагеря перестала быть однозначным союзником арабов. Тем более что мусульманский мир не сочувствовал ей в чеченских войнах, а Израиль, наоборот, выглядел ценным партнером в борьбе с исламистами. Тем не менее до полного охлаждения отношений с арабским миром не дошло. Относительно успешное с точки зрения поставленных целей вмешательство в гражданскую войну в Сирии, вопреки прогнозам, сблизило Москву даже с консервативными арабскими режимами Залива, которые были враждебны СССР. Новую дружбу укрепили общие картельные интересы российского нефтегазового сектора.

Одновременно российские отношения с Ираном вышли на уровень союзнических. Москва выглядела равноудаленной или, скорее, учитывая ее интерес к ближневосточным делам, равноприближенной силой в разорванном конфликтами регионе и даже извлекала из этого дипломатические выгоды.

Вторжение в Украину повсеместно разрушило прежнее, относительно сбалансированное положение России в мире. Было бы удивительно, если бы ее ближневосточный баланс не пострадал. Недолгая потеря власти премьером Нетаниягу, чей авторитарный тип политического лидерства импонирует Путину, напомнила Москве, что личный "союз государей" с Израилем может оказаться не вечен. Вот и в военный израильский кабинет национального единства Нетаниягу пригласил своих противников, а пропущенный удар со стороны ХАМАС или не слишком удачная, затяжная военная операция в Газе в конечном счете может стоить ему власти.

Но еще больше разрушают прежнее равновесие процессы в самой России. Когда Россия оспаривает международно признанные границы Украины или даже само ее право существовать, то делает она это от имени единственного хранителя и распорядителя как советского, так и дореволюционного имперского наследия. Важные части этого наследия - это и дружба с арабами против Израиля и Запада, и внутренний "мирный" антисемитизм, который позволяет маркировать несогласных как этнически и культурно чужих.

Освоение этого наследия мы наблюдаем, когда власть пытается укрепить свой союз с простыми людьми не только через преследование ЛГБТ, но и в виде еще недавно немыслимых на высоком уровне шуток на еврейскую тему и агрессивных выпадов на уровнях пониже, которые вдруг перестали считаться недопустимыми.

Во внешней политике этому союзу с обывателем в дурном смысле слова соответствует попытка союза "с простыми людьми" против несправедливого мирового порядка под антизападными, антиколониалистскими, антиимпериалистическими лозунгами. В этом глобальном "простом человеке" в Кремле подозревают естественную, чуть ли не врожденную неприязнь к либералам, геям, интеллектуальной, политической, художественной и финансовой элите и, разумеется, некоторый фольклорный антисемитизм.

Путин вместе с простым человеком бунтует против бесчувственных элит и дома, и во всем мире. В упаковке антиимпериалистических лозунгов агрессия России против более слабой Украины подается как мужественная вылазка из осажденной крепости на собственные земли, оккупированные могущественным врагом - Западом. Но разве не то же самое делает в представлении своих сторонников ХАМАС?

Глобальный бунт против учрежденного Западом порядка вещей до некоторой степени превращает Россию и ХАМАС в естественных союзников и точно не дает им стать противниками, как это происходило вроде бы совсем недавно с другими мировыми бунтовщиками - ИГИЛ. Тогда Россия пыталась использовать войну на стороне Асада против ИГИЛ и других исламистов в Сирии, чтобы попробовать сблизиться с Западом после Крыма, Донбасса и сбитого Боинга. Настоящего сближения не получилось, но России тогда все-таки удалось перевернуть украинскую страницу.

Если раньше Россия пыталась с пользой для себя эксплуатировать общечеловеческое отвращение к ИГИЛ или западное возмущение террористами, расстрелявшими редакцию "Шарли Эбдо", то новый контекст не оставляет Москве такого выбора. У Израиля и Украины в их сегодняшней войне одни и те же главные союзники, а сочувствуют палестинцам, невзирая на жестокость ХАМАС, народы того самого Глобального Юга, от имени которого пытается выступать Россия.

Поддержка палестинцев в их конфликте с Израилем на Глобальном Юге гораздо шире, чем поддержка России в ее конфликте с Украиной, а сами палестинцы гораздо аутентичнее, успешнее и дольше, чем Россия, выступают в амплуа жертв глобальной несправедливости и авангарда борьбы с ней. Претендующей в той же роли России приходится думать о том, как ей лучше примазаться к этим гораздо более широко признанным жертвам, потому что встать в ряд союзников Израиля ей не дает собственная, искусственно разогнанная антиимпериалистическая риторика.

Путин вряд ли станет резко рушить отношения с Израилем на манер СССР. Израиль тоже вряд ли сделает это по своей инициативе. Но соблазн оседлать волну поддержки палестинцев весьма велик и подталкивает Россию в сторону сближения с противниками Израиля. В ту же сторону ее подталкивают тесные отношения с Ираном, одним из немногих открытых союзников в войне против Украины и поставщиков военной техники.

Домашние проекции

На ближневосточный конфликт теперь проецируются и домашние обиды и ссоры - поведение, которое можно назвать геополитикой сквозь замочную скважину. Агрессии против Украины внутри российских границ соответствует агрессия против любого несогласия с этой войной. Часть противников войны уехала в страны с собственными незавершенными конфликтами - от Армении и Грузии до Сербии, Израиля, Кипра.

Обострение тамошних конфликтов подается профессиональной и добровольной пропагандой как заслуженное наказание, настигшее предателей: не хотели участвовать в войне свой родины, за вами пришла чужая. И даже как своего рода мистическая вина переселенцев: ведут за собой войну.

Многие сторонники настоящей войны кладут в основу своей позиции по отношению к старому и многоактному ближневосточному конфликту сиюминутную культурную злопамятность. Выбирают сторону в этом конфликте на основании того, что какой-то им лично неприятный артист, писатель или просто группа сограждан оказались в Израиле. Хотели подальше от зычных мужиков с оружием в грязном камуфляже в мир музыкальных фестивалей с цветными волосами? Ничего, в нашем новом мире мужики в грязном камуфляже придут за вами, куда бы вы от них не бежали.

Это переживание разоблачительно в двух смыслах. Во-первых, оно показывает образ этого нового мира и методы борьбы за него против неугодного мирового порядка - и то, и другое сильно на любителя. Во-вторых, раскрывает механизм принятия больших политических решений, занятия дипломатических позиций, составления программных текстов, где важнейшей мотивацией оказывается мелкая месть неприятному артисту, автору, политику, группе непослушных граждан, которые не позвали, не оценили, не ответили взаимностью, отнеслись без уважения - чтоб им там служба медом не казалась, жизнь была не сахар, чтобы помнили, от кого уйти собрались.

Это абьюзивное, как сказали бы сейчас, основание внешней политики, гражданского пафоса и мирового порядка - стой, куда пошла, зачем с нашими девушками гуляешь, ты с какого района - встречается и у официальных российских спикеров. Стилистически это вполне соответствует ставке российского режима на популизм и антиэлитизм во внутренней и внешней политике.

Тем не менее глобальная элита как адресат не уходит из поля зрения. Владимир Путин любит повторять удачные ходы. Это видно по истории его переизбраний, военных предприятий, конституционных манипуляций и по попыткам стабилизировать отношения с Западом против общего врага, перевернув неприятную страницу.

Восемь лет назад конфликт на Ближнем Востоке помог ему зафиксировать прибыли и убытки его тогдашней украинской политики. Теперь он может надеяться на повторение успеха. Предложение объединиться с Западом против ХАМАС, как в свое время против ИГИЛ, невозможно, но Россия может попытаться продать свои посреднические услуги, равную приближенность к сторонам конфликта.

Если конфликт примет затяжной характер или будет иметь тяжелые имиджевые последствия для союза Запада и Израиля, Москва может попытаться выступить так, чтобы подвести черту под очередным смертоносным экспериментом с украинской независимостью. Впрочем, шансы на то, что такая роль для России возможна, минимальны: воюющая страна может быть военным союзником, как в Сирии, но вряд ли будет успешным мирным посредником, а участвовать в конфликте Израиля и ХАМАС не в миротворческом формате не решатся даже в Кремле.

Переворачивание страницы

Независимо от того, удастся ли Москве на этот раз хоть какая-то игра на Ближнем Востоке, переворачивание украинской страницы отчасти уже происходит. Российская партия войны постоянно жалуется, что проигрывает на информационном фронте. В действительности после перехода к позиционной войне на реальном фронте и на информационном наблюдается некоторое затишье. Новый внезапный конфликт, ход и масштаб которого еще не предрешены, вытеснил украинские новости с первых мест во всем мире. Аналогичным образом рассеивается внимание политиков, а сочувствие общественного мнения разрывается между несколькими жертвами.

Трагедии на палестинских территориях дают Москве пространство для успешной релятивизации: Россию обвиняют в тех же преступлениях, которые совершает союзник Запада, правило сочувствовать гражданским жертвам обеих сторон израильско-палестинского конфликта нужно распространить и на российско-украинский. Если версии гибели мирных жителей от огня собственных комбатантов не отметаются с порога там, аналогичные российские версии должны быть выслушаны - иначе двойные стандарты.

Обострившийся ближневосточный конфликт, наложившийся в мировом общественном мнении на российско-украинский, дает скорее удобный для России результат: США, НАТО, Израиль, Украина оказываются на одной стороне мирового порядка, а, соответственно, Россия, палестинцы, арабы, развивающийся мир - на другой. Это ошибочное отождествление дает Москве большую степень определенности, когда она будет взывать к поддержке Глобального Юга и рассчитывать на понимание антиамериканских и антизападных сегментов мирового общественного мнения.

Невостребованные возможности

С момента, когда стало ясно, что блицкриг против Украины не удался, Россия носилась с идеей второго фронта, чтобы завершить войну на приемлемых для себя условиях. Перебирали и опробовали энергетическую и зерновую опции, мечтали о новом миграционном кризисе и обострении вокруг Тайваня, о внутриполитическом кризисе в США и так далее. И вот второй фронт открылся, и он действительно дает России определенные преимущества в виде распыления внимания хранителей мирового порядка и надежды на размен по формуле "мы помогаем выпутаться вам в Палестине, а вы нам - в Украине".

Однако в отличие от прошлых лет деструктивные процессы в области управления внешней и внутренней политикой, судя по всему, зашли слишком далеко, чтобы российское руководство смогло воспользоваться такими возможностями.

Вместо того чтобы искать в одних кризисах выход из других, как это бывало прежде, российский режим, находящийся под властью разрушительных эмоций, увлеченный собственной обидой, которая теперь сквозит буквально в каждом слове его лидеров, своеобразно понятым чувством справедливости, превратившимся в жажду мести, и бунтарской логикой мировой революции, вряд ли будет способен на конструктивную роль даже в отравленном враждой регионе.

Собственные достижения заменит очередной поток громких обличений Америки. Если раньше любой кризис был возможностью для России, теперь Россия больше выглядит как материал для кризиса.