Почему-то внешнюю политику самых разных стран принято противопоставлять внутренней. Или рассматривать их обособленно друг от друга. Смысл действий дипломатов сводят или к продвижению национальных интересов (часто весьма размытых), или к маневрированию между центрами силы на "великой шахматной доске" - Вашингтоном, Пекином, Москвой. Ни авторам, ни читателям не приходится усложнять картину мира, залезая в дебри и нюансы совсем не одинаковых процессов внутри каждой из стран.

Чем проще схема - тем скучнее и более предсказуемы выводы. Например, расхожий тезис о Пекине как главном бенефициаре российско-украинского конфликта - в этом убеждены носители самых разных взглядов. Критики Москвы привычно говорят о России как младшем партнере и даже полуколонии Китая. Адепты Кремля - об усилении поступи шагов многополярного мира, в рамках которого КНР неуклонно повышает ставки в отношениях с Белым домом. Точно не известно, для чего именно - то ли выторговывая экономические уступки, то ли развязывая себе руки против Тайваня. Когда ставки снижаются, эксперты легко бросают тему и переключаются на другой регион. Не признавать же вслух, что особой необходимости для всего этого у Китая нет.

Действующий режим укрепился после осеннего съезда КПК. Лечению приболевшей китайской экономики или выходу КНР из ковидного кризиса такое обострение тоже не содействует. Конечно, Китаю важно извлекать выгода из параллельного экспорта в РФ и занятия освободившихся из-за санкций ниш. Но без особого фанатизма, чтобы самому не терпеть куда более чувствительные издержки от собственного попадания под "вторичные" санкции.

Спорен и тезис о Тегеране как большом выгодоприобретателе. В отличие от Китая иранский политический режим нестабилен и переживает новый глубокий кризис. Да и военно-техническое сотрудничество с РФ значимо для Тегерана - и с точки зрения зарабатывания средств, и как козырь в переговорах с "вашингтонским обкомом". Однако, несмотря на насыщенную историю российско-иранских и советско-иранских отношений, в последние полвека особой химии и взаимозависимости между странами нет. В иранском обществе носители самых разных взглядов воспринимают Россию крайне сдержанно и прохладно. А значит, позиция Москвы не может быть козырем во внутренней иранской политике.

Иначе дело обстоит с Турцией, а точнее - с режимом Реджепа Тайипа Эрдогана. Пользуясь языком криминалистов, у Анкары есть и возможность, и мотив для использования украинского кризиса. Причем отнюдь не ради абстрактных геополитических аппетитов. И Россия, и Украина, и черноморский регион для Турции вполне значимы - но не сказать, что более чувствительны, нежели ситуация в Сирии или отношения с Евросоюзом.

Ситуация в Турции такова, что в приоритете любые вопросы, работающие именно на внутриполитические задачи. Накануне президентских выборов 2023 года в стране обострился целый ряд кризисов. Про экономику известно не так много из-за недоступности данных статистики, но инфляция, продолжающаяся девальвация лиры и снижение уровня жизни - ни для кого ни секрет. Социально-политический кризис обусловлен жесткими антиэрдогановскими настроениями, особенно в местах, ласкающих слух русского туриста названиями - в Стамбуле, Анталии, столице Анкаре. Концептуальный - связан с тем, что успехи раннего и среднего Эрдогана (включая снижение бытовой коррупции, наведение относительного порядка в работе госаппарата и общий "подъем с колен") опривычились и смазаны неудачами последних лет. То, что многим в России кажется свидетельством жесткости и уверенности в своих силах (например, приговор мэру Стамбула просьб чуть детализировать), в реальности является скорее вынужденным экспромтом, попыткой снизить весьма серьезные риски на будущих выборов.

Растущие трудности с признанием предъявлением узнаваемых внутренних достижений и исторического успеха курса Эрдогана собственным населением побуждают искать удачи на внешних фронтах, чтобы конвертировать их во внутреннюю политику. Российско-украинский кризис дает здесь многообразие поводов - от притязаний на роль посредника и миротворца до продвижения зерновой сделки, 25-процентной скидки от РФ по поставкам на газ, рассрочки платежей за российский газ до 2024 года и идеи газового хаба в Эдирне. Последний вообще рискует стать символом самоотказа Москвы от прорубленного еще Брежневым газового окна прямых поставок в Европу. Ни Пекин, ни Тегеран близких по масштабу результатов не получали и даже не добивались.

То же самое происходит и на других направлениях.
Активность в Сирии дополняется желанием объявить об "окончательной" победе Азербайджана в войне с Арменией. Планом "Б" остается эскалация конфликта с Грецией, которая уже приступила к строительству забора вдоль турецкой границы.

Игра на повышение ставок ставит в двусмысленное (а значит, потенциально уязвимое) положение всех дипломатических партнеров Анкары. Европейским странам (особенно скандинавам) пришлось идти на чувствительные уступки. Россия обнаруживает дискомфорт от соизмеримого с Лукашенко умения затрагивать самые чувствительные нотки в отношениях с Москвой - как это уже случилось с девальвацией роли миротворцев в Лачинском коридоре. Общий замысел Эрдогана дать российской власти сохранить лицо, но не допустить ее реального усиления по итогам вооруженного конфликта, контрастирует с прошлогодними представлениями Кремля об идеальном результате противостояния с Киевом.

Здесь есть как дальний прицел (запугать Афины, Никосию и Брюссель новой волной беженцев с Ближнего Востока - на территории Турции сейчас более 3,5 млн вынужденных переселенцев из Сирии), так и стремление взбодрить собственных граждан возвращением к древнему спору неславян между собою - через обострение спора о демилитаризации греческих островов в Эгейском море, рискующего перерасти в вооруженный конфликт, в расчете на моральную встряску колеблющихся турецких избирателей.

Но есть и еще один сценарий. До выборов президента Турции осталось еще несколько месяцев (точно неясно - сколько именно), а до этого времени еще предстоят выборы президента Кипра - первый тур будет уже 5 февраля. Здесь у Эрдогана, как считается, есть свой кандидат и потенциальный фаворит - Никос Христодулидис, в 2022 году скоропостижно переквалифицировавшийся из представителя истеблишмента (экс-министр иностранных дел) в кандидата-популиста. Это обостряет интригу вокруг северного Кипра - Анкара пообещала размещение там беспилотных летательных аппаратов, допуская возможность создания новой военной базы на территории ТРСК. Формально - в ответ на отмену Вашингтоном эмбарго на поставки вооружения на южную часть Кипра. Христодулидис интересен Эрдогану, прежде всего, потому, что опирается на антисистемные силы Кипра и не пользуется ообой поддержкой в Евросоюзе и США. Потому в случае его победы не исключены мероприятия по аннексии Турцией Северного Кипра, окончательному разделения двух государств и легализации разработки месторождений на газовом шельфе ТРСК. Для последнего крайне своевременным окажется и недавний проект газового хаба.

Успех позволил бы Эрдогану рассчитывать и на перелом в ходе собственной избирательной кампании. Ведь это откроет для действующего президента Турции возможность предстать ястребом в глазах адептов "жесткой руки", эффективным лоббистом в представлении "партии торговцев", а в глазах обывателя - сильной личностью, умеющей решать не закрывавшиеся полвека исторические "гештальты", навязывать свою волю самым влиятельным мировым политикам. А вовсе не патриархом, с тревогой встречающим свою политическую осень.