Фильм Стивена Спилберга "Мюнхен", прежде всего, скучный. Если бы я не обещал газете о нем написать, десять раз встал бы и ушел.

Итак: убийство израильской олимпийской команды арабами в 1972 году на мюнхенской Олимпиаде. В первых же титрах - "фильм основан на реальных событиях". Немцы не обеспечили элементарной безопасности, переговоры с террористами велись бездарно, специалистов по таким ситуациям, прилетевших из Израиля, держали на дистанции ("иностранцы"), операция по освобождению на аэродроме оказалась исключительно непрофессиональной, беспомощной. Но наиболее впечатляющая сторона катастрофы - немедленно обнаружившая себя готовность капитулировать перед арабами. Всех - властей, олимпийских сборных остальных стран, болельщиков и, осмелюсь сказать, населения земного шара, раздраженного навязанной ему "неприятностью".

Правительство Израиля принимает решение уничтожить убийц. Об этом фильм Спилберга. Вместе с уничтожаемыми погибает несколько невинных, погибает несколько израильтян-исполнителей, потрачены большие деньги, и в результате на место уничтоженных приходят террористы более решительные и числом вдесятеро больше. Это лежащий на поверхности, самый доходчивый аргумент Спилберга. Дескать: ну, евреи, и чего вы добились? - за что боролись, на то и напоролись.

За аргументом стоит идея - возможно, чемпион идей: зло порождает следующее зло. Она олицетворяется метафорой соития героя с женой: зачинается новая жизнь, а в глазах у зачинающего картина лишения жизни жертв арабо-израильского противостояния. Идея, признаемся, навязла в зубах, но, согласимся, не стала из-за этого неверной. Действительно, порождает, и конца этому нет. Начало же относится к той минуте, когда Адам и Ева покинули Эдем. А так как их потомки с тех пор туда не вернулись, то ситуация со злом измениться не может. Единственное, что может в ней измениться, это его количество, ограничиваемое несколькими факторами и мерами. Среди факторов, например, - память об Эдеме, желание вновь там оказаться, понимание того, что чем больше у тебя на совести зла, тем ниже шансы туда попасть.

Среди мер - уступки, компромиссы, попытки установить равновесие, хотя бы и неустойчивое. И - война. Спилберг "на голубом глазу" рассказывает: то, что произошло в Мюнхене, - драма, а то, что произошло в ответ, - новая драма. Он хочет изобразить дело так: это - плохая политика. Причем то, что сделали и продолжают делать арабы, - это даже не политика, а вынужденность, шаг отчаяния, стихия - пусть и жестокая. Политика - у Израиля. Плохая, неумная, неправильная, загоняющая ход событий в порочный круг, из которого нет выхода. Неверно выбранная линия. Спилберг делает вид, что не понимает, что это - война. И что на войне нет линий, нет политики, а есть только гибель или спасение. Враг убивает тебя, ты убиваешь врага, - не раздумывая над тем, сколько это стоит долларов и кто придет на смену убитым.

В этом смысле автор фильма точно отражает состояние западной цивилизации. Сводится оно к максимальным усилиям избежать любых неприятностей и, в первую очередь, войны. ("Рабинович, вы знаете, что с вашей женой живет полгорода?" - "Это ладно. Главное, чтобы не было войны".) Между тем библейская история полна войн. Война - ужасная по содержанию, но нормальная, когда нет другого выхода, компонента человеческого существования. Такая же, как продолжение рода, выращивание хлеба, охота. Сплошь и рядом возникают положения, в которых не бывает свободного пространства, надо стоять лицом в лицо, грудь в грудь, потому что, если сделать шаг назад, этот метр будет немедленно занят стоящим напротив. И, на наше счастье, мы не Вседержитель, который понимает обе стороны. Мы находимся на какой-то одной и принадлежим только ей. Мы, включая Спилберга.

Допускаю даже, что "скучность" была включена в эстетику фильма. В самом деле, покупка сведений, а потом перестрелки, взрывы, жизнь в отелях, на явочных квартирах, сотрудничество с одними террористами против других, превращаясь в рутинное занятие, могут стать куда более скучными, чем сколь угодно рутинный быт. Быту пристало быть рутинным, он как раз этим "интересен". Ставшая бытом авантюра - убийственно тосклива. Плакат интересен не бывает, его нельзя разглядывать, как написанную художником картину. А Спилберг снял плакат. Вон, видите, в углу Эйфелева башня? - это значит, мы в Париже. Теперь каналы - правильно, Амстердам. И посередине фигура - с указующим на зрителя пальцем: ты записался в ряды борцов со злом?!

Что противопоставлено этой плоской иллюстрации "идеи"? Изображение другой идеи - "дома". О доме говорят арабы, евреи, террористы, мамы. Все сводится к тому, что вроде бы ради дома и идет бесконечное кровопролитие. Этот "дом" показан: идеальный. Он стоит в саду и принадлежит некоей ячейке - семье, связанной не обязательно родственными узами. Неопределенной национальности, наднациональной, вненациональной. Во главе ее стоит человек, которого все называют "папа". Это выглядит очень аппетитно, начиная с внешности ее членов, их множества, множества симпатичных детей и кончая их трапезой, а до нее кухней, смачным приготовлением пищи. Они "не сотрудничают с правительствами", только с частными людьми - это их принцип. Увы, входящими в группы, действующие вне закона. Видимо, по замыслу это альтернативный образ социума: ни с теми ни с этими. Ни дать ни взять, Эдем - жаль, все-таки криминальный.

В контексте фильма это тоже становится плакатом. Точнее, рекламным постером "Отдыхайте у нас". Сочувствия не вызывает никто: трудно полюбить или возненавидеть лица с плакатов. Кого жалко, так это расстрелянных членов израильской сборной. Но о них Спилберг старается сказать между прочим, скороговоркой.

(Опубликовано в газете "Еврейское слово", №280)