Нынешние события разделили моих знакомых по привычному принципу. Одни поддерживали акции протеста против расизма и призывали русских эмигрантов тоже преклонить колено, поскольку, приехав на все готовое в Америку, мы влились в ее белое большинство и автоматически приобрели не только его преимущества перед местными меньшинствами, но и груз его вины перед ними за дискриминацию и прочие ущемления.

Я многим обязан ряду сторонников этой точки зрения, поэтому без всякой радости признаюсь, что она кажется мне не только беспомощной, но и глубоко порочной, поскольку исходит из концепции коллективной вины, которая не раз в истории приводила к трагическим последствиям. Она также является в основе своей расистской.

Один из моих кумиров, чернокожий экономист Томас Соуэлл, написал на днях в твиттере: "Неужели мы достигли крайней степени несуразности, когда на людей возлагают ответственность за вещи, которые случились до того, как они появились на свет, а одновременно других людей не считают ответственными за то, что они сами совершают сегодня?"

Вот и я о том же.

Другие мои знакомые оспаривали доводы первых опытами своей американской жизни.

""Каждый из нас много получил, ничего для этого не сделав"? - пишет один из них, цитируя вышеуказанные аргументы. - Я, блин, приехал сюда с беременной женой, 8-летним сыном и 24 долларами в кармане и через две недели после приезда начал [вкалывать] уборщиком в ночную смену за 3 доллара 10 центов в час… Это, блин, перед кем я "получил автоматическое преимущество"? Среди моих коллег-уборщиков были парни со всего света, но не было ни одного черного. "Почему?" - спросил я Сэма, моего бригадира. "Они не хотят работать за 3 доллара", - был его ответ.

Может быть, блин, они "остались позади", потому что проще получать велфэр, чем убирать по ночам аэропорт? И я не видел много черных такси-драйверов, когда крутил в уикенды баранку по 16 часов в сутки, чтобы заработать на первый взнос для покупки дома.

У меня есть вопрос: готов ли [мой оппонент] целовать сапоги черным, слизывая с них вину за поколения белых?

Один мой дед был расстрелян в 37-м, второй умер в 42-м в лагере под Красноярском. Пусть меня застрелят прежде, чем я буду унижаться перед свиньями любого цвета кожи".

Это был голос второй половины моих знакомых. Обсуждая последние события, эта половина говорит в основном о грабежах и поджогах. Первая половина делает ударение на мирных протестах. СМИ (кроме "Фокса") - тоже; они стараются не замечать погромную составляющую последних событий. На днях мое внимания привлек заголовок британских СМИ о том, что "в ходе протестов, проходивших по большей части мирно, пострадали 27 полицейских".

Я уже упоминал о том, как корреспондент Си-эн-эн увлеченно описывал в прямом эфире мирные протесты в Миннеаполисе на фоне пылающих домов. Потом в него запустили из темноты бутылку. Другой говорил в субботу то же самое, стоя в новоявленном Гуляйполе в Сиэтле, как к нему в кадр нахально влез левый хулиган в наморднике.

Когда наши СМИ и левые вообще упоминают погромы, они часто относятся к ним с пониманием. Такой подход завязался не вчера, хотя "вчера" уже кажется другой эпохой.

В далеком 1957 году знаменитый писатель Норман Мейлер опубликовал нашумевшее эссе White Negro ("Белый негр"), по-новому осмыслявшее криминальный беспредел, царивший в тогдашних гетто.

"Можно, конечно, считать, что, когда два крепких 18-летних громилы вышибают мозги владельцу мелочной лавки, это не требует большого мужества, - писал американский классик. - Тем не менее определенная отвага для этого все же требуется, ибо ты убиваешь не только слабого 50-летнего мужчину, но и заведение; покушаясь на частную собственность, человек вступает в новые отношения с полицией и вносит элемент опасности в свою собственную жизнь. Таким образом, бандит бросает вызов неведомому".

Как говаривал Джордж Оруэлл, "иные мысли настолько глупы, что в них верит лишь интеллигенция". Таковы мысли Мейлера и следующего нашего мыслителя.

Стивен Трэшер, профессор журналистики в Университете Нортвестерн, пишет сейчас на левацком сайте "Слейт": "Разрушение полицейского участка является не только тактически разумным ответом на кризис методов полиции; оно есть типичная и предсказуемая американская реакция. Восстание, которое мы увидели на этой неделе, разговаривает с американским полицейским государством на его собственном языке, включая применение фейерверков, чтобы отметить победу в бою. Уничтожение собственности на благо социальных перемен есть такое же типично американское явление, как Бостонское чаепитие".

Как пишет в "Нью-Йорк пост" консервативный публицист Джон Подхорец, "разница между бандитьем мейлеровской эпохи и "инсургентами" антифа времен Трэшера и нас с вами состоит в том, что наши инсургенты прекрасно знают, что за ними стоят сонмы медийных и академических апологетов, которые не только найдут оправдание их поведению, но и вознесут ему хвалы".

"Изобретение оправданий для необузданного насилия, - продолжает Подхорец, - является в США рефлекторной привычкой мыслящего сословия с 1960-х годов, от Леонарда Бернстайна, устроившего элегантный прием в честь "Черных пантер", который обессмертил Том Фулф в своем эссе о "Радикальном шике", и до последствий нью-йоркского блэкаута 1977 года с погромами, охватившими целые кварталы и причинившими ущерб на миллиард долларов (4,6 млрд в сегодняшних деньгах); они оправдывались в колонках комментаторов "Нью-Йорк таймс" как следствие… сокращения мероприятий, предпринимаемых городскими властями для трудоустройства подростков в период летних каникул".

Доктринеры всех мастей каждый день сталкиваются с соблазном посчитать, что люди, которые высказывают те же доводы, что и вы, но потом сочетают их с насильственными действиями, движимы лишь избыточным рвением. Иными словами, говорит автор, те, кто применяет насилие, возможно, используют неправильную тактику, но это лишь потому, что их ненависть к несправедливости просто пересиливает их благие намерения.

Возможно, наш интеллектуальный класс считает такой подход необходимым по той причине, что не хочет, чтобы эксцессы его сторонников дискредитировали его убеждения. Или, может, интеллектуалам неловко посмотреть на свои убеждения в свете сопутствующего им насилия, поскольку такой анализ может навести на мысль, что они несут часть вины за совершенные акты насилия.

Так или иначе, интеллектуалы склонны больше романтизировать погромщиков, чем осуждать. Кабинетные революционеры преклоняются перед людьми, которые встают с диванов и смело идут практиковать насилие.

Поскольку нынешние СМИ состоят почти стопроцентно из сторонников Сопротивления, нет ничего удивительного, что пресса восхищается революционным насилием или как минимум его скрывает.