Раз в году

Йом Кипур - День Искупления - последний день, в который может быть смягченно судебное решение Всевышнего относительно участи всех людей, принятое на Рош-Ашана. На протяжении 10 дней после Дня Суда решение еще могло измениться, но в День Искупления оно окончательно вступает в силу, как сказано в молитве: «В Рош-Ашана приговор записывается, а в День Поста Искупления скрепляется печатью: скольким отойти и скольким быть сотворенными, кому жить и кому умереть, кому на исходе дней и кому безвременно; кому смерть от воды и кому от огня, кому от меча и кому от зверя, кому от голода и кому от жажды, кому от землетрясения и кому от мора».

Может показаться странным, что столь важный для каждого человека день, когда Всевышний особо пристально рассматривает его деяния, бывает только раз в году. Зачем связывать мой внутренний мир с миром природным? Какое отношение может иметь мое раскаяние к вращению земли вокруг солнца? Или точнее, что эта связь означает?

Некоторые отдельные природные сущности имеют свое - также связанное с годовым циклом - судопроизводство. Так, в мишне Рош-Ашана сказано: «Мир судится четыре раза. В Песах - относительно урожая злаков, на Шавуот - относительно плодов деревьев, в Рош-Ашана весь мир проходит перед Ним как стадо овец, как сказано «Из места обитания Своего наблюдает Господь за всеми населяющими землю, Он, создавший сердца всех их, понимающий все дела их» (Техил 33.14), и в Суккот судится относительно дождей» (гл 1 мишна 2).

И все же, как видно из приведенных слов, 1 тишрея вместе с человеком судится именно весь мир целиком, и именно этим легко объясняется, что личное дело каждого человека рассматривается не каждый раз, когда возникает какая-то перемена в его духовном состоянии, а в привязке к мировому природному циклу. Соответственно, в Йом Кипур предельно возможным образом милуется не только каждый человек, но и все мироздание в целом, то есть решается вопрос не только о том, кто будет жить, кто погибнет в воде, а кто в огне, но и о поведении самих этих стихий!

Суд осуществляемый 1 тишрея, и окончательно уточненный 10-го, распространяется вообще на все творения, как это видно из слов Псалма (89:12-16), связывающего праздник «трубления» не только со всеми живыми творениями, но даже и с неодушевленной природой: «Твое небо и Твоя земля, вселенная и все, что наполняет ее - Ты создал. Север и юг - ты создал их, Тавор и Хэрмон радуются имени Твоему. У Тебя мышца с силой, крепка рука Твоя, поднята десница Твоя. Справедливость и правосудие - основание престола Твоего, милость и истина пред Тобой. Счастлив народ, умеющий трубить. Господи, в свете лица Твоего ходят они».

На первый взгляд может показаться, что в этом вопросе иудаизм находит точку соприкосновения с тем представлением об органическом единстве, которое лежит в основании всех языческих религий.

Относительно достижения этого единства накоплен богатый мистический опыт, иногда ощущаемый, как исчезновение всех физических форм, как в следующем описании Рамакришны: "Я растворился в Самадхи... Вселенная померкла. Исчезло само пространство. Вначале мысли-тени колыхались на темных волнах сознания. Только слабое сознание моего "я" повторялось с монотонным однообразием... Вскоре и это прекратилось. Осталось одно лишь Существование ".

Иногда же это переживание единства рисуется как взаимное телесное проникновение предметов. Так Даниил Андреев в своей «Розе мира» делится следующим переживанием: "Тихо дыша, откинувшись навзничь на охапку сена, я слышал, как Нерусса струится не позади, в нескольких шагах за мною, но как бы сквозь мою собственную душу. Это было первым необычайным. Торжественно бесшумно в поток, струившийся сквозь меня, влилось все, что было на земле, и все, что могло быть на небе. В блажестве, едва переносимом для человеческого сердца, я чувствовал так, будто стройные сферы, медленно вращаясь, плыли во всемирном хороводе, но сквозь меня; и все, что я мог помыслить или вообразить, охватывалось ликующим единством. Эти древние леса и прозрачные реки, люди, спящие у костров, и другие люди - народы близких и дальних стран, утренние города и шумные улицы, храмы со священными изображениями, моря, неустанно покачивающиеся, и степи с колышущейся травой - действительно все было во мне той ночью, и я был во всем".

А согласно античной идее, впервые высказанной в знаменитом диалоге Платона «Парменид», единое неотделимо от многого, и тем самым интеграл (до Платона) берется не только от планктона, но даже от протона!

Но разве не об этом органическом единстве всего сущего говорит иудаизм, когда учит о суде и милости над миром в месяце Тишрее?

Иерархический рост

Нет. Даже если признать, что такое органическое единство подразумевается (что совсем не факт), в основе того единства, о котором говорит иудаизм, лежит совершенно другой - этический принцип. Единство мира, по иудаизму, строится на той солидарности всего живого, мистика которого опирается как раз на ценность индивидуальностей, то есть на любовь к существам, отличным от нас. Причем этой любовью объяты по вере иудаизма не только все люди, но и вообще все живые существа. Так в трактате «Бава Меция» рассказывается, как однажды ведомый на забой теленок попытался спрятаться в складках плаща рабейну Иегуды Анаси. Мудрец оттолкнул его, сказав: «Ступай, ибо для того ты создан». Сразу после того у него разболелись зубы. Страдания мудреца продолжались 13 лет, ровно до тех пор, пока он не запретил служанке изгнать из своего дома мышь, опасаясь, что тем самым разлучит ее с детьми.

Если обращаться к внешним аналогиям, то этой позиции наиболее созвучным окажется подход Альберта Швейцера, который учил, что в основе человеческой солидарности стоит солидарность всего живого, имя которой благоговение перед жизнью. Сам Швейцер опирался в своем учении на «малоизвестный труд берлинского врача Вильгельма Штерна об истории возникновения этики. Сущность нравственного, говорит он, есть стремление к сохранению жизни посредством защиты от всяких вредных вмешательств, благодаря чему индивид ощущает свою сплоченность с другими одушевленными существами и может противостоять вредным воздействиям природы. Как же возникают у человека такие взгляды? Они возникают благодаря тому, что бесчисленные поколения живых существ самых различных видов должны были вместе бороться за свое существование против сил природы и в этой общей заботе утрачивали чувство вражды друг к другу, стремясь сообща организовать защиту против грозящего им уничтожения или вместе погибнуть. Это чувство, возникшее в глубокой древности и развивавшееся в течение жизни миллиардов поколений, определило затем и психику живого существа. Любая этика есть утверждение жизни, которое основывается на осознаваемом всеми представлении об угрозе жизни. Насколько глубже, чем Дарвин, рассуждает Штерн! У Дарвина чувство растущей угрозы для жизни всех особей рождает всего-навсего только стадный инстинкт сплоченности одновидовых существ. У Штерна же это чувство развивается в своего рода чувство солидарности со всеми живыми существами. Границы снимаются. Человек испытывает чувство солидарности с животным, так же как и животное с ним, хотя и не так полно. Этика есть не только нечто, присущее лишь человеку, но и нечто, заложенное в любом существе, хотя и менее развитое в нем. Самоотрицание есть чувство глубокого инстинктивного самосохранения. В активном или пассивном смысле ко всем существам может быть применим принцип нравственного. Главнейшей заповедью этики является, следовательно, тот принцип, что человек не должен причинять никакого зла ни одному одушевленному существу, пусть даже низшему и даже тогда, когда он вынужден прибегать к обороне, и что человек должен по мере своих сил своим положительным поведением содействовать пользе других существ».

Живые существа - хорошо, но разве мы не обнаружили, что еврейская традиция говорит также и о минеральном мире, о стихиях? Из слов псалма вроде бы получается, что иудаизм включает в человеческую солидарность всю природную реальность?

Именно так. Еврейская мистика признает, что живы даже и вовсе неживые предметы. Как учил Аризаль: «в совершенно неодушевленных телах, как камни, земля и вода, есть душа и духовная жизненная сила - и это облеченные в них «буквы Речи». (Тания Часть 2. Гл.1). Причем, если у восточных мистиков люди скорее живы так, как живы камни, то в еврейских глазах камни скорее живы так, как живы люди. Интегрируя все сущее до Платона не только от планктона, но фактически даже от протона, еврейская мистика с одной стороны сохраняет различенность всего сущего, а с другой - соединяет мироздание именно в личности, в Израиле, а не в органическом космосе.

В пределе этот подход выражен в учении Аризаля, согласно которому в завершении творения каждая ступень подтянет на свое место предыдущую, а сама поднимется до уровня расположенной над ней. Так неодушевленный мир поднимется на уровень растений, растения - на уровень животных, животные на уровень людей, а люди - пророков. И размышление об этой солидарности никогда не бывает так уместно, как в Йом Кипур.