Как и многие другие вполне предметные цели, Третий Храм - прежде всего должен быть возведен в человеческой голове. Дом Божий может быть восстановлен, но все же не раньше, чем люди осознают его осмысленность и необходимость.

Мера смерти

Описанная в «Берешит» история сотворения мира, ясно показывает, что обитавший в Эдемском саду Человек с одной стороны питался (а не просто созерцал сияние Шхины), а с другой - питался исключительно растительной пищей. «И создал Господь Бог человека из Праха земного... И насадил Господь Бог сад в Эдэне с востока, и поместил там человека, которого создал. И произрастил Господь Бог из земли всякое дерево, приятное на вид и годное в пищу… И взял Господь Бог человека, и поместил его в Эденском саду, чтобы возделывал его и хранил его. И заповедал Господь Бог человеку, сказав: от всякого дерева сада ты можешь есть» (2:8-17).

Нет также и никаких признаков того, что, находясь в Гад Эдене, Адам приносил жертвы.

По общим соображениям этого было бы даже и трудно ожидать. Ведь жертва («курбан») буквально означает «приближение», а в ту пору между человеком и Богом имелась непосредственная связь, так что не было и потребности в каком-либо приближении.

Однако после грехопадения и изгнания из Сада Адам стал приносить в жертву животных. Первая жертва (единорог), как рассказывается об этом в трактате «Авода Зара» (8.а), была принесена Адамом через несколько месяцев после изгнания, сразу после зимнего солнцеворота (напуганный увеличением продолжительности ночи, он устроил празднество, когда обнаружил, что день вновь стал увеличиваться).

Первое в истории убийство, как сообщается в нашей главе, было совершено по той причине, что Всевышний предпочел животную жертву растительной (причем это предпочтение было сделано Всевышним при всем том, что заповедь вегетарианства оставалось в силе!) Мы читаем: «И Адам познал Хавву, жену свою; и она зачала, и родила Каина, и сказала: приобрела я человека с Господом. И еще родила брата его, Эвэля. И был Эвэль пастырь овец, а Каин был земледелец. И было, спустя несколько времени, принес Каин от плодов земли дар Господу. И Эвэль также принес из первородных овец своих и из тучных. И Господь обратил внимание на Эвэля и на дар его, а на Каина и на дар его не обратил внимания» (4:2-5).

Примечательно, что хотя до самого потопа человеку было заповедано вегетарианство, но в ритуальных целях животные все же умерщвлялись. После потопа жертвы приносили патриархи, а на Синае еврейский народ получил внушительное законодательство, связанное с жертвоприношениями.

Храмовое богослужение занимало центральное место в жизни древнего Израиля, однако после разрушения Храма как среди народов, так и среди евреев кровавые жертвоприношения стали терять свою былую привлекательность.

В этом плане очень показательна глава (32-я из 3-й части) «Путеводителя колеблющихся» Рамбама (1138-1204). Он находил жертвоприношения язычников чистым предрассудком, и объяснил, что вручая соответствующую заповедь евреям, Всевышний просто делал уступку общему характеру эпохи.

В современном обществе подобную оценку можно признать наиболее распространенной. Однако, с одной стороны, заповедь есть заповедь, и в «Мишне Тора» тот же Рамбам представляет жертвоприношения как вечное установление. А с другой, для еврейского культа смысл кровавых жертв как раз усматривается.

Храмовые заклания занимают почетное место в общем ряду жертвенных актов, сопровождающих человеческое, да и не только человеческое существование. Что поделать, ядром еврейской концепции бытия является его – этого бытия незавершенность, зыбкость, условность («если же не послушаете Меня» Ваикра 26). Кровь, пот и слезы: три эти жидкости льются рекой на протяжении всей человеческой истории. Но льются они не напрасно. Порядок миротворения таков, что в нем вечер предшествует утру, ночь – дню, тьма – свету. По меньшей мере, в еврейском бытии такой порядок доминирует.

В 13 главе книги «Нецах Исраэль» Магараль отмечает, что с природной точки зрения бытие Израиля ненадежно, что Дом Давида, т.е. Царство Израиля, зовется (пророком Амосом 9:11) не просто шалашом Давида, а шалашом… падающим! («суккат Давид анофелет»).

В другом месте Магараль утверждает, что Вечному Храму было предназначено быть воздвигнутым на руинах двух предыдущих, временных (26).

Иными словами, даже самому жертвеннику еврейской религии была уготована судьба жертвы! Мир творился из ничего, и таким же образом обновляется; последние смыслы ниоткуда кроме как из пустоты отчаяния не возникают.

«Близок («каров») Господь к сокрушенным сердцем» - сказано в Тегиллим (34:19). Эти слова подразумевают, что страдание, т.е. мгновения бессмысленности, на самом деле служат мгновениями смыслообразования, что – это момент «приближения», момент жертвы.

Сказано в книге Зоар, «если человек праведен, то он истинное возношение для искупления. А иной, неправедный, непригоден для возношения, потому что порча на нем, как написано: "и не к благоволению и т.д.". И поэтому праведники – искупление вселенной. И приношение они во вселенной» (Зоар 1,65.а). Но если имеют смысл человеческие страдания, то на каком основании мы будем отказывать смыслу в страданиях жертвенных животных?

Культовые жертвы Иерусалимского Храма несут тот же самый смысл, что и внекультовая самоотверженность праведников. Задуманные Всевышним жертвоприношения направлены на то, чтобы привести меру смерти и боли (которыми поддерживается бытие) к оптимальному уровню. Храмовое служение подобно вакцинации, подобно введению в организм возбудителя с пониженной вирулентностью. Привитый ослабленной бактерией человек тоже болеет, ему «нездоровится», но это состояние предупреждает смертельный недуг.

Эстетическое поле

Для восстановления Иерусалимского Храма существует множество политических препятствий, однако первое и главное препятствие - это неготовность многих современных людей (как религиозных, так и светских) возрождать жестокий и чуждый им кровавый культ. Как и многие другие вполне предметные цели, Третий Храм должен быть возведен прежде всего в человеческой голове. Дом Божий может быть восстановлен, но все же не раньше, чем люди осознают его осмысленность и необходимость.

Я думаю, что главное возражение современного человека носит не столько рациональный, сколько эстетический характер: ну, не идет это рядом - величественные каменные стены, золотой светильник и вываливающиеся из забитого зверя внутренности, повсеместная вонь и вечная гарь над городом!

Эстетическое требование: мухи - отдельно, котлеты – отдельно, по-человечески понятно. Но в ряде случаев оставаться в рамках эстетического поля не только технически невозможно, но и неосуществимо по самой своей сути.

Храм – это лечебница, это здравница духа. Если признать эту аллегорию приемлемой, то требования к Храму должны быть такими же, как и к лечебнице тела - госпиталю. Больницы должны быть эстетичны, просторны, чисты и пр. Без этого даже и лечение в них стопорится. Но дико было бы ожидать, чтобы в них не производилось эстетически неприглядных процедур.

Неприятны на вид не только рассеченные тела жертвенных животных. Не менее отталкивающими выглядят также и вскрытые брюшные полости клиентов хирургических клиник; неприглядны распахнутые рты пациентов стоматологических кабинетов.

Возвращаясь к Храму, можно заметить, что и с эстетической точки зрения присутствие смерти в нем можно признать приемлемым с учетом того, что (при всех несомненных успехах веганства) забой животных и поныне сопровождает человеческую жизнь, и воспринимается как печальная гастрономическая необходимость. Не нужно лицемерить и требовать от жертвенника того, чего мы не требуем от кухни и обеденного стола.