В конце июля военный суд округа Офер приговорил иерусалимского адвоката Тарика Баргута к тринадцати с половиной годам тюремного заключения по обвинению в терроризме. Баргут был приговорен в рамках досудебной сделки. Суд постановил, что, начиная с 2016 года, террорист четырежды совершал нападения с применением огнестрельного оружия, обстреливая автобусы с израильтянами и сотрудников сил безопасности. В результате этих нападений получил осколочное ранение один человек – водитель автобуса, житель Палестинской автономии. Баргут действовал сначала один, а позже вместе с ранее уже сидевшим в израильской тюрьме за терроризм Захарией Зубейди.

Решив пойти на сделку со следствием и дать признательные показания, Тарик Баргут заявил на допросе, что начал совершать теракты, разочаровавшись в израильской судебной системе и в мирном сопротивлении.

До своего ареста в феврале этого года Тарик Баргут был одним из самых видных израильских адвокатов, представлявших в военных и гражданских судах интересы арабов, подозреваемых в террористической деятельности.

Незадолго до ареста Баргута состоялась мировая премьера документального фильма "Леа Цемель – адвокат", в котором Баргут является одним из центральных персонажей. Фильм, в котором рассказывается о двух процессах по делам арабских террористов, получил первый приз на тель-авивском фестивале документального кино "Док-Авив", что вызвало громкий скандал. Оба этих дела Тарик Баргут вел вместе с адвокатом Леей Цемель. Она и стала адвокатом Баргута после его ареста.

 

Леа Цемель известна как адвокат, представлявший в судах интересы палестинских арабов, совершавших самые кровавые теракты в истории арабо-израильского конфликта. Среди ее клиентов участники теракта на Прибрежном шоссе, участники линча в Рамалле, организаторы убийства Рехавами Зеэви и еще десятки арабских террористов, виновных в смерти многих израильтян. Цемель также защищала в суде членов "Красного фронта", в 1972 году признанных виновными в шпионаже в пользу Сирии, "Черных пантер", Узи Мешулама.

Леа Цемель родилась в Хайфе в 1945 году, во время войны 1967 года, будучи студенткой Еврейского университета, была в числе добровольцев, которые вместе с бойцами ЦАХАЛа занимались эвакуацией мирного населения в зоне боевых действий в Иерусалиме. Была одной из первых женщин-израильтянок, которые смогли подойти к Стене Плача. После войны Цемель примкнула к ультралевой антисионистской организации "Мацпен" и вышла замуж за Мишеля Варшавского – ультралевого активиста, позже признанного виновным в поддержке деятельности Народного фронта освобождения Палестины.

После оглашения приговора Тарику Баргуту корреспондент NEWSru.co.il Алла Гаврилова посетила адвокатский офис Леи Цемель в одном из арабских районов Иерусалима. 

Госпожа Цемель, вы знаете Баргута много лет, вы с ним очень тесно сотрудничали. До его ареста у вас не возникало никаких подозрений на его счет?

Нет. Я была очень удивлена. Теперь, задним числом, я понимаю, что могла и раньше догадаться, что Тарик вел двойную жизнь. Он уже много лет находился в тяжелом психологическом состоянии, поскольку регулярно представлял в израильских судах семьи подростков, нападавших на израильтян с кухонными ножами и ножницами, и убитых при нападении. Он принимал близко к сердцу каждое такое дело. Я думаю, что, будучи патриотом, он решил, что в зале суда он бессилен, отчаялся, и это заставило его взяться за оружие.

Кстати, я не советовала ему соглашаться на досудебную сделку. Я считала, что нужно довести дело до суда, но он со мной не согласился.

Возможно, потому что вы никогда не выигрываете в суде?

Вы преувеличиваете.

Разве? Напомните мне, какие процессы, помимо иска в БАГАЦ против пыток, окончились вашей победой в суде. (БАГАЦ против пыток – знаковый иск, поданный группой адвокатов, в числе которых была Леа Цемель, против применением ШАБАКом силовых методов воздействия на подозреваемых. Цемель и ее коллеги выиграли суд, и БАГАЦ запретил ШАБАКу применять пытки, однако, как известно, этот запрет регулярно нарушается – здесь и далее прим. ред.).

Я действительно часто берусь за заведомо проигрышные дела, когда речь идет о нападениях на израильтян со стороны палестинцев. Но такова наша реальность. В этих случаях моя задача чаще всего заключается в том, чтобы добиться смягчения наказания.

Несколько месяцев назад в интервью газете "Гаарец" вы произнесли фразу, которая вызвала возмущение даже в самых леворадикальных кругах. На вопрос о том, были ли у вас сомнения, когда вы взялись защищать Абд аль-Азиза Юсуфа Мустафу Салахи, участвовавшего в линче в Рамалле (Салахи известен по фото, где после убийства солдат он показывает толпе окровавленные руки), вы ответили: "Нет, не было. Можно подумать, это линч" (איזה לינץ׳. אפשר לחשוב). Не хотите объяснить это высказывание?

Извиняться за эту фразу я не намерена. Но могу объяснить. Я тогда представляла не только этого мальчика, но и других – в том числе сотрудников палестинской полиции. Мальчику приписали чуть ли не главную роль в этом событии, но на самом деле он сам никого не убивал. Кроме того, евреи тоже неоднократно линчевали арабов. Мне не нравится такая односторонняя демонизация. 

Как вы выбираете, кого представлять в суде?

Я их не выбираю, они сами ко мне приходят. И вы неправильно ставите вопрос. Выбор заключается не в том, кого я готова представлять, а в том, кого я представлять не готова.

Кого же?

Я представляю практически всех. Не забывайте, что, помимо тех дел, которые вас интересуют, я занимаюсь уголовным правом, и защищаю в суде как палестинцев, так и евреев. Я не готова защищать "маштапим" (палестинцев, сотрудничающих с израильскими службами безопасности) – просто потому, что я не отношусь к ним с пониманием, и следовательно не смогу принести им пользу в суде. И я не защищаю поселенцев, которые совершают нападения на палестинцев. Хотя у меня множество клиентов-поселенцев, которые проходят по уголовным делам.

То есть, к террористам вы относитесь с пониманием?

Противостояние оккупации – это естественное право человека. И даже обязанность. Я, как марксистка, в этом убеждена. А поскольку я гражданин страны-оккупанта, то не считаю себя в праве диктовать палестинцам, как именно они должны противостоять оккупации. Именно поэтому террористов-евреев я защищать не готова. На их стороне полиция, армия, ШАБАК, они не находятся в оккупации, они не слабая сторона.

На ваш взгляд, оккупация оправдывает любые действия сопротивляющейся стороны? Знаете, этот аргумент после стольких лет начинает напоминать обвинения в адрес жертвы изнасилования, которая сама виновата, потому что была в короткой юбке.

В нашем случае она скорее вообще голая. Но да, оккупация – это причина действий палестинцев. Я не оцениваю сами действия. Но если бы кто-то оккупировал нас, я уверена, что мы бы действовали еще жестче, гораздо жестче.

Вам самой никогда не хотелось взяться за автомат или камень?

Нет, я, в отличие от Тарика, пока верю в систему правосудия. Но такие случаи бывали. Многие белые входили в черное движение сопротивления в ЮАР, есть и другие примеры. Вижу ли я себя террористкой? Нет. Исключено ли это? Не знаю.

Бывают случаи, когда вам морально невыносимо делать свою работу?

Да.

Приведите пример.

Нет. Это совершенно не интересно.

Кому не интересно?

Я много раз об этом говорила, не хочу повторяться.

Вы когда-нибудь общались с русскоязычными СМИ?

Нет.

А вообще с русскоязычными израильтянами?

Конечно, я с ними иногда сталкиваюсь.

В судах по уголовным делам?

Да, в рамках общественной адвокатуры. Кстати, вы знаете, что документальный фильм обо мне показывали в Москве, и он даже взял какие-то награды?

Знаю, что показывали. Про награды не слышала.

Это поразительно.

Почему? Фильм "Леа Цемель – адвокат" показывали на множестве кинофестивалей во всем мире.

Да, но мне казалось, что в России с этим могут возникнуть сложности.

В России могли бы возникнуть сложности, разве что если бы вы защищали татар в Крыму. (Далее следует попытка перевести на иврит анекдот про "Я тоже могу выйти на Красную площадь и крикнуть "Рейган дурак", и мне тоже за это ничего не будет). Но мы отвлеклись. Вы моментально согласились на это интервью, даже не поинтересовавшись подробностями про новостной ресурс, на котором оно будет опубликовано.

Я привыкла к тому, что про меня пишут бог знает что. К тому же, возможно, людям, которые жили в социалистическом обществе, будет легче понять меня, как коммунистку.

Вы плохо представляете, как действует на людей попытка построения коммунизма на их собственной шкуре... Когда-то, защищая палестинского араба, который пырнул ножом солдата, вы в качестве аргумента в защиту террориста заявили, что он мол "не беременную женщину пырнул, а вооруженного солдата". То есть, вы бы не защищали террориста, напавшего на беременную женщину?

Израильтяне, возмущаясь действиями палестинцев, обычно указывают на то, что террористы убивают мирных жителей, стариков, детей, беременных женщин. Такими доводами мы пользуемся, чтобы показать, что палестинцы не борцы с оккупацией, а просто убийцы. Хорошо, я тогда тоже предлагаю это разделять. Согласно международному праву, борьба с вооруженными оккупационными силами совершенно легитимна. Значит, за нападение на солдата наказание должно быть менее тяжелым, чем за нападение на гражданское лицо. Однако это не так. Неважно, кого ты убил, – семью с детьми или военнослужащего, – твой дом разрушат. Другого показателя нет. То есть, если наказание должно приводить к каким-то результатам, а не только играть роль возмездия, у нас эти результаты не достигаются. Мы сами размываем эти границы между гражданскими и военными жертвами.

Мы вообще очень преуспели в размывании границ и превращении всех израильтян в одну массу под названием евреи. Еще до недавнего времени мы делились на группы – левые, правые, солдаты, полиция, поселенцы, ультраортодоксы, силовики. Но мы захотели называться еврейским государством и полностью в этом преуспели. Как в своих глазах, так и в глазах палестинцев. Сегодня ко мне приходят клиенты и говорят: "Евреи вызвали меня на допрос". Не ШАБАК, "евреи". Или "евреи разгромили наше поле". Не поселенцы, "евреи". Мы с Игалем Амиром оба евреи, но кроме этого у нас нет ничего общего. И в глазах всего мира мы тоже становимся этой однородной массой, что не может не приводить к росту антисемитизма в среде тех, кому не нравится политика Израиля. И за наши грехи отвечает уже все мировое еврейство.

Про международное право я поняла, но вы не отвечаете на мой вопрос. Для вас любая борьба с оккупацией легитимна?

Я не мыслю в таких категориях. Я могу сказать, что буду защищать любого палестинца, который тем или иным образом борется с оккупацией. Я буду его защищать в любом случае, даже если мне от этого плохо.

Вы рефлексируете?

Я все время сомневаюсь. Но мой стержень – это память о судьбе моего народа, о гонениях и уничтожении. Я убеждена, что евреи должны всегда быть на стороне слабых, что наша задача – защищать гонимых.

Думаете, у евреев какая-то особенная задача? Это сильно смахивает на свойственные совершенно противоположному лагерю рассуждения о том, что мы избранный народ.

Потому что у нас есть очень страшный опыт, первоначальная точка, на которой можно создавать идеологию.

Вы помните свое первое громкое и "спорное" с точки зрения ваших многих соотечественников дело?

Арабско-еврейская сеть (шпионаж в пользу Сирии). И "Черные пантеры".

"Черные пантеры" не были террористами.

Это сейчас на них смотрят иначе. Тогда многие считали их врагами народа.

Вами движет чувство вины?

Думаю, да. Потому что я часть оккупационного режима, часть большого плана. Когда-то я была сионистской, а стала анти-сионистской. В 67-м для меня сионизм стал расизмом. Я поняла, что Израиль не хочет мира, что мы хотим быть здесь вместо палестинцев, а не вместе с ними. Я точно помню, как снесли квартал у Стены Плача, и как множество арабов стали беженцами. Я тогда была студенткой, и очень хорошо помню, как преподаватели объясняли нам незаконность британских законов о чрезвычайном положении. И тут Израиль начал прибегать к этим незаконным мерам, о которых мы столько говорили на лекциях – к административным арестам, сносу домов и так далее. В университете начались демонстрации, задержали несколько арабских студентов. Все это привело меня в "Мацпен". А потом к тому, чем я занимаюсь теперь.

А если завтра оккупация прекратится, что вы будете делать?

Представлять в судах любых притесняемых, недостатка в таких никогда не будет. 

Вам наверняка часто задают этот вопрос, но вы представляли сценарий, когда к вам приходит клиент, который принимал участие в теракте, где пострадали ваши близкие?

Мне часто этого желают.

Я не об этом.

Конечно, я постоянно этого боюсь. Думаю, все израильтяне этого боятся. Насчет вашего вопроса… Я не хочу лгать, что знаю ответ. Возможно, это будет слишком тяжело.