Сохо, где я сейчас живу, - не путать с более претенциозным Сохо в Нижнем Манхэттене - уже не то Сохо, куда я переехал двадцать лет назад. Это по‑прежнему самое богемное из лондонских предместий, где находятся редакция сатирического журнала "Прайвет ай" и такие писательские клубы, как "Граучо" и "Академия" (правда, в первом из них нынче вряд ли отыщется много писателей), но его дурная слава уже иного пошиба.

Если вам вздумается промотать наследство в нынешнем Сохо, вы отправитесь не в стрипклуб, а в лавку шоколада ручного производства. В старые времена Фрэнсис Бэкон вываливался навеселе из "Колони рум" на Дин‑стрит и, шатаясь, брел домой писать шедевр. Что ж, тут как пили, так и пьют, но теперь - исключительно на девичниках. В любой день недели, когда я, так и не написав шедевра, вываливаюсь вечером на улицу, мне - куда денешься - приходится огибать блюющих подружек невесты, сложенных штабелями у моего подъезда. Искусством это не назовешь, но это жизнь.

И вот еще что: Сохо - вне политики. Богемность тем и хороша, что ты свободен думать то, до чего додумался сам. Мы живем и даем жить другим. Вот почему на прошлой неделе я опешил, когда, лениво прошвыриваясь по Дин‑стрит, обнаружил, что ко мне обратилась демонстрация в числе одного человека. То, что выкрикнула демонстрантка, было настолько далеко от всего, что я ожидал услышать в Сохо, что я даже усомнился: может, послышалось?

"Свободу Палестине!"

Неужели я не ослышался? "Свободу Палестине!" посреди Сохо в обеденный час.

Поднял глаза, огляделся - нет, все, как обычно. Только в воздухе завис отзвук этих слов - точно пылинки в солнечном луче. А эта женщина - она, что, разминулась со мной на тротуаре? Или высунулась из окна дорогого ресторана? И как я, собственно, понял, что ее призыв был адресован именно мне?

Скажем так: просто понял. Уши различают, им ли предназначен звук. К тому же, осмотревшись по‑быстрому в поисках евреев, я увидел, что больше ни одного вероятного сиониста поблизости нет. Ну а что до самой женщины… заново прокрутив в голове ее слова, я связал их с особой, на которую мой рассеянный взгляд упал за долю секунды до крика. Еврейка средних лет, несколько показушного вида и, как меня осенило, в арафатке. Вот любопытно: когда есть мощный стимул, можешь припомнить даже то, про что и сам не знал, что заметил. Похоже, это сработало и у женщины: только когда каждый из нас пошел своей дорогой, она сообразила, что едва не задела плечом врага.

Знаю‑знаю, что вы подумали. Мне и самому пришла в голову такая мысль. Не привиделось ли мне все это? Но позже в тот же день мне указали на пост некой Э. Г. (обозначу ее тфяолько инициалами) в соцсетях; в нем она сообщала, что увидела меня у театра "Сохо", узнала, что я тот, "кто часто выступает против равных прав для палестинцев" (угу, часто можно наблюдать, как, прогуливаясь по Сохо, я кричу: "Равные права для всех, кроме палестинцев!"), решила немедленно, тут же устроить, по ее выражению, "микроакцию сопротивления".

Теперь все выстроилось. Я действительно проходил мимо театра "Сохо", а Э. Г. оказалась основательницей группы "Палестина в прямом эфире" в Фейсбуке - той самой группы, членом которой был когда‑то лидер британской Лейбористской партии Джереми Корбин, но счел за благо ее покинуть, когда всплыли связи группы с отрицателями Холокоста, приверженцами конспирологических теорий об 11 сентября и теми, как бишь их, кто верит, что сионисты ради развлечения расстреливают младенцев.

С Корбином такое частенько случается. Он рвется вступать во всяческие группы, и это воспринимается как стремление улучшить мир - воспринимается так, пока Корбину не ставят на вид, что от этого мир, скорее всего, станет только хуже. Одним словом, так или иначе, Корбина в конце концов уведомили, что он в очередной раз неудачно выбрал друзей, и тогда он разорвал какие бы то ни было связи с Э. Г. и ее организацией и обрек ее продолжать отважные микроакции сопротивления уже без поддержки знаменитостей первого разряда.

Я попробовал разобраться, почему теперь, задним числом, меня оскорбляет ее фраза. Может, потому, что Э. Г. решила перенять идеологию и символы, однозначно враждебные вере, в которой она родилась? Наверное, отступничество сопряжено с ажитацией. Только вообразите, как дочь еврейских родителей впервые обматывается арафаткой. Сегодня такой источник адреналина выбирает для себя не так мало евреев, и это должно заставить нас призадуматься. Разве нам не предписано сострадать ближним? "Любите пришельца", - велит Второзаконие, а, по справедливости, палестинцы в Земле Израильской - едва ли даже пришельцы. Если откинуть нечестивую усладу от сознания своего отступничества, нельзя не согласиться с тем, как мотивирует свой поступок сама Э. Г.: "Я всего‑навсего хочу, чтобы у всех был шанс на жизнь". Кто ж этого не хочет?

А вы спросите у нее, почему она считает, что я этого не хочу; спросите, почему она так уверенно утверждает, что я часто выступаю против равных прав для палестинцев - чего я никогда не делал, - и мы тут же наткнемся на косный дуализм активистов: ведь для них все, что они не считают абсолютным добром, - уж точно абсолютное зло. По их горячечной логике те, кто не поддерживает некое движение, должны - иначе и быть не может - ему противодействовать. Словом, хотя она правильно считает, что я вряд ли стану другом "Палестины в прямом эфире", она не права, предполагая, что причина тому - враждебное отношение к палестинцам.

Обычай подозревать в бессердечии любого, кто защищает Израиль или одобряет сионизм, запутывает отношения между лагерями, спорящими о том, как правильно трактовать израильско‑палестинский конфликт. Даже сдержанно одобрить Израиль за пределами кругов, где к евреям относятся дружественно, - считай, навлечь на себя поношение. Объявить себя сионистом любого толка - считай, расписаться в жестокости и вере в исключительность своего народа.

В этой эссенциалистской  логике есть что‑то от порочного круга. Достаточно в споре обронить, что тот или иной аспект "оккупации" не таков, каким его часто представляют (одна стена - еще не апартеид, одна война - еще не геноцид), - и вы, считай, удостоверили ранее предъявленные вам обвинения в бесчеловечности. Отдать палестинцам не всё - считай, не отдать им ничего.

Таким образом, еврей навсегда заточен в ловушке своего еврейства. Простое упоминание об антисемитизме - улика: не иначе как намерения у еврея недобросовестные. И чем сильнее еврей трепыхается, пытаясь вырваться из этой липкой ловушки, тем крепче прилипает.

Я вовсе не полагаю, что Э. Г. на меня напала. С той стороны Ла‑Манша, в Париже, французский философ еврей Ален Финкелькраут стал объектом антисемитской кампании, организованной "Желтыми жилетами". "Езжай обратно в Тель‑Авив, - скандируют они. - Сионист, говнюк поганый!" На этом фоне возглас Э. Г. "Свободу Палестине!" - почти неощутимый досадный укол. С тем же успехом она могла бы попросить "Передайте соль".

С другой стороны, всем нам до́лжно вольно ходить по улицам даже самых неспокойных городов, не становясь мишенью для людей других политических убеждений. Недавно, в знак протеста против взглядов Джейкоба Рис‑Могга  - совершенно упоенного собой брекзитера из высшего общества, - один человек подловил его детей у дверей их дома и стал их корить: и не стыдно вам за папу? Возможно, детям Рис‑Могга и должно быть стыдно за него. Но не различать грани, за которой накал политической борьбы перерождается в хамство и травлю маленьких детей - значит провалить один из главных экзаменов на гражданскую сознательность.

Возвращаясь мыслями к тому дню, я жалею, что не догнал Э. Г. и не прокричал ей в ответ: "Как говорил покойный Амос Оз, трагичность израильско‑палестинского конфликта в том, что обе стороны правы. Позднее он пересмотрел эту трактовку и мрачно заключил, что обе стороны не правы. Желаю вам приятного дня!" Впрочем, правда - вещь слишком громоздкая, и ее никогда не удавалось втиснуть в красивые лозунги.

В конечном счете ошибка Э. Г. в том, что она приравняла меня к себе по глупости. Раз у нее есть всего одна мысль, Э. Г. предполагает, что так же обстоит дело и со мной. А поскольку это предположение - в некотором роде клевета, я возражаю против ее распространения. Возможно, я не знаю, как улучшить жизнь палестинцев, не ухудшая жизни израильтян, но это не значит, что я противодействую любому, кто может это сделать.

Говоря начистоту, кликушество и демонизация, присущие нескольким поколениям пропалестинских активистов, ни на йоту не улучшили тяжелое положение палестинцев. Обещая полную победу и ничего, кроме победы, при условии, что "палестинцы" продолжат упираться и ни в чем не уступят расистской сионистской системе, они обрекли тех, о ком якобы радеют, на бесконечное продолжение угрюмого, безрезультатного сопротивления.

То же самое мы можем сказать о микроакции протеста Э. Г. Похоже, я разглядел ее даже лучше, чем мне показалось в момент, когда мы разминулись. Во всяком случае, теперь она явственно стоит у меня перед глазами: маленькая суетливая женщина, замотавшись в арафатку, она выставляет напоказ свои убеждения, героиня в собственных глазах в силу того, что решилась сбросить прежние и, возможно, даже ненавистные ей узы, она черпает силы в мечте об успехе, которого ни разу ни на секунду не достигала, жалко выкрикивает свой неотличимый от "передайте соль" протест всякий раз, когда ей повезет встретить врага лицом к лицу… И возможно, тогда, в этот краткий миг, она верит, что не зря живет на свете.

Микроакция сопротивления посреди Сохо в обеденный час.

Автор - лауреат Букеровской премии Говард Джейкобсон, Free Palestine

Перевод с английского Светланы Силаковой