Понимает ли депутат кнессета Бецалель Смотрич ("Альянс правых партий"), что его предложение об усилении гендерной сегрегации служит не религиозным или нравственным ценностям, а является продолжением более старого концептуального спора? Тут дело не в том, кто и где сядет на церемонии. Речь идет о модели развития общества, которая определяет его, общества, производственную эффективность. Иными словами, определяет качество жизни во всех сферах, уровни цен и налогов, пенсионный возраст и многое другое – все это прямо или косвенно зависит от того, что Смотрич "позволит" женщине: участвовать в общественной жизни – или смотреть на нее со стороны?

Если он этого не понимает – печально, потому что депутату, претендующего на роль в управлении государством, желательно иметь представление не только об устройстве мироздания, но и о социальных процессах в собственном государстве.

Традиционная концепция развития проста: при низком уровне развития технологий большая семья имеет преимущество перед малой. В ход идет банальная математика: отец и мать вместе намолотят ржи или натрясут яблок с дерева меньше, нежели отец и четыре его сына, при том, что матери и четырем ее дочерям останется время на приготовление собранных продуктов и обслуживание добытчиков и защитников. Следовательно, выгоднее, если женщина родит восьмерых детей и останется дома, нежели примкнет к мужчине в его труде. Большая семья также более устойчива в периоды войн, голода, мора, эпидемий и прочих напастей.

Но, развивая технологии, общество перешагивает порог, за которым один условный Сергей Брин, создав очередной условный Google, может за день намолотить ржи и натрясти яблок в их денежном эквиваленте больше, чем весь соседний городок за месяц. Это – порог перехода количества (членов общества) в качество (производимой ими продукции). Причем не только услуг, предоставляемых друг другу (сантехники, маникюрши, пекари и т.п.), но, главным образом, того, что может быть экспортировано.

Новая модель приводит и к снижению числа детей в семье. Но феминизм, суфражизм и прочие "освободительные" женские течения не случайно сопровождали промышленные революции: государствам требовались дополнительные головы и руки, чтобы удерживать позиции в конкурентной гонке. Свободы, предоставленные женщине, не были благотворительным актом – то была производственная и осознанная необходимость. Кто не осознал – отстал.

Сегодня можно выделить две основные концепции производственного развития обществ: назовем их условно "арабской" и "китайской".

Арабский мир, извечно плетущийся в арьегарде технического прогресса, сохранил и силой удержал за женщиной функцию матки-производителя, оставшись в рамках старой модели поглощения территорий, которая помогла им некогда распространиться далеко за пределы Аравийского полуострова.

Но в этом ли счастье? Что общего, в итоге, у всех этих стран – Египта, Иордании, Ливии, Йемена и других, а также стран Средней Азии или, например, Ирана? Бедность. Все они бедны. Повальная нищета — следствие производственной неэффективности, порождаемой, по причине невежества, исключением половины населения из производственного процесса. И ни Саудовская Аравия, ни Кувейт, которым повезло усесться на нефтяные залежи, не исключение из этого правила.

Другим путем пошел Китай, в котором всего лишь век назад на стук в дверь отвечали "никого нет дома", если в доме в тот момент не было мужчин. После революции в 1950 году здесь приняли "закон о браке", который уравнял женщин в правах с мужчинами, в том числе в праве на развод. Они также получили право на владение землей. Их вовлеченность в промышленность достигла 40 процентов от общего числа работников.

Результативность "китайской" модели видна сегодня всему миру. За декаду 1995-2004 гг. доход средней китайской семьи вырос вдвое. Примерно за тот же период женщины стали тратить на домашнюю работу на 20 процентов меньше времени. И за тот же период ВВП Китая вырос в 2.7 раза в целом, и примерно так же – в пересчете на семью. А за 25 лет, с 1995 года, он вырос в 12 раз!

Произошло бы это, если бы Китай не привлек к работе до 40 процентов своего населения? Конечно, нет. И хотя значительная часть населения там все еще бедна – это уже не бедность всей страны, а проблема распределения благ и другие пережитки пост-коммунистической системы. Но факт, что эта страна конкурентоспособна на мировом рынке и активно наращивает свой потенциал.

В Израиле же бывшая управляющая Банка Израиля Карнит Флуг не раз называла низкий уровень интеграции на рынке труда ультраортодоксов и арабских женщин основным сдерживающим фактором развития страны наряду с медленными темпами технологической модернизации. Если отставание будет нарастать, а лучшие специалисты — уезжать из страны, в которой к войнам и дороговизне жизни добавится еще и сегрегация по религиозному признаку – кому мы будем нужны на мировом рынке товаров и услуг со своими апельсинами?

Казалось бы, при чем тут Смотрич? Разве то, что женщин заставят сидеть отдельно от мужчин в публичных местах, помешает им на равных трудиться в хай-теке, университетских лабораториях, государственных офисах?

Ответ — да. Это не просто "расовая сегрегация". Смотрич предлагает Израилю остановить свой выбор на "арабской" модели развития. Он предлагает неравенство, а оно в сегодняшнем индустриальном мире подрывает конкурентоспособность. Во-первых, ограничение свободы всегда бьет по свободному рынку, и потому любая диктатура обречена на нищету. Во-вторых, разделение мест – это символ разделения обязанностей, в котором главным предназначением женщины останется репродуктивная функция, а учеба, наука, карьера – в оставшееся время без отрыва от основной задачи, и не для развития, а во избежание крайней нужды.

В том же ряду – былые попытки ввести в Израиле раздельные посадочные места в автобусах, и даже раздельные тротуары в Бней-Браке. Религиозные традиционалисты всех религий – будь то раввины-ультраортодоксы, попы-ортодоксы или муллы-ортодоксы – одинаковы в своем выборе правил развития общества. Но они же сдерживают его производственное развитие. В итоге, "всего лишь" рассаживая порознь мужчин и женщин, Смотрич предлагает нам в будущем… нищету.

Поэтому вопрос стоит так: в государстве, которое может попасть в руки Смотрича и ему подобных, хватит ли у нас сил отказаться от подобного предложения?