Когда мы с женой приглядели Гиватаим, нам и предложили эту нехорошую квартиру. Хозяйку Эвелину, по ее словам, первую городскую красавицу, и ее покорного сенильного супруга, выбрасывающего продукты своей жизнедеятельности прямо с балкона, ждал дом престарелых. Во время нашего первого визита-осмотра она лежала пластом посреди раритетных книг на разных языках, коллекции фарфора, штыков и кинжалов и еще бог знает какой дребедени, собранной за семьдесят с лишним лет чуждой нам жизни. Старого пальмаховца я расположил к себе расспросами о его военных трофеях, и он вознамерился не только сдать нам квартиру, но и отдать в хорошие руки (то бишь в мои) все эти стилеты и малайские крисы. На оба желания Эвелина выпростала из-под одеяла маленький сухой кукиш, и я понял, что кроме своей красоты, она окружающим ничего не дарила.

До нас дошло, что квартиру арендуем ненадолго.

Во время второго визита Эвелина воскресла и порхала как на крыльях, вернее, на шпильках, и торопила своего несчастного мужа к выходу: ей нужно к парикмахеру, маникюрше-педикюрше, массажисту и портному. Дошлый маклак-антиквар, отчаянно торгуясь, составлял реестр ценностей: он забирал все целиком.

Цепким взглядом проглядев договор, Эвелина выразила возмущение своей продешевившей поцоватой дочкой, посылая в ее адрес проклятья практически на всех языках: «Я закончила гимназию в Бухаресте!»

В качестве авангарда мы выставили адвоката и маклера, приковав их к столу переговоров, как к пулемету, а сами отсиживались в окопах с тихим пальмаховцем.

К нашему огромному удивлению, несчастный старик, отвергнув помощь, самостоятельно сполз по перилам с третьего этажа, взгромоздился в машину, и та по команде указующего перста гордой пассажирки медленно тронулась вперед. Почему-то вспомнилась боярыня Феодосия Прокопьевна Морозова на дровнях.

Въезжая, мы обнаружили переполненный мусорный контейнер, газон, заваленный хламом, как снегом в Карпатах, и штраф из муниципалитета в почтовом ящике. Даже невозможно представить, каким количеством бесполезного сора, который рука вечно не поднимается выбросить, сопровождается человеческая жизнь.То ли старый пальмаховец частично сдержал свое слово, то ли старьевщик побрезговал, но в наследство мне достался десяток безнадежно ржавых австрийских и английских штыков и разновеликих крисов, рассчитанных на самое тонкое и самое толстое горло.

В нехорошей квартире прорвало трубу сразу в новогоднюю ночь, стоило нам подключить телевизор и поднять бокалы. В ней постоянно что-то перегорало, ломалось и рушилось.

Кондиционер в спальне не имел стока, кроме как в бадью, которой хватало всего на четыре часа его работы, а значит, под утро нужно было бежать с десятилитровым корытом к бачку. Но при всем при том это гнездо последней красавицы Гиватаима сохраняло все благородство руин родового замка и приводило наших гостей в почтительный восторг.

Скажу больше, в присутствии чужих людей выключатели не искрили, краны исправно работали, окна и двери послушно открывались. Но стоило им только ступить за порог, вернее, с порога…

Старики угасли очень быстро, вначале муж, через полгода Эвелина, и начался дележ квартиры между наследниками. Нам даже предлагали ее купить, но вложить в ремонт нужно было примерно столько же. Тем не менее, мы сохранили о нехорошей квартире самые теплые воспоминания.

Дом подпал под проект «пинуй-бинуй», и теперь, проезжая, мы наблюдаем роскошное строение с лифтом и пентхаузом из стекла, нержавеющей стали и каких-то суперсовременных материалов.

Вот, собственно, и вся история, о которой я вспомнил в связи с прошедшими праймериз в партии Кадима. Плакаты с кандидатами и прочую агитацию свезли на свалку, на нехорошую квартиру заглядываются интересанты и предлагают свои варианты ее перепланировки.

Тендер, безусловно, выиграет Нетаниягу. Двенадцать, или сколько их там, преданных и верных, какими только могут быть беззаветно верными единожды предавшие. Они будут служить верой и правдой, искупая свою вину и нехорошую кредитную историю. После длительного пребывания в оппозиции, подъедаясь исключительно подножным лоббистским кормом, эти будут рады любому замминистерскому посту или захудалой комиссии Кнессета.

Сам Шауль Мафаз – превосходная альтернатива Бараку, от которого уже устали народ и ЦАХАЛ. Он сдержан, предсказуем, осторожен, взвешен и куда предпочтительней для премьера, нежели крайне правый Буги Яалон. С мофазовской Кадимой в одном кармане Биби может демонстрировать фигу ШАСу с НДИ в другом. Он может грозить им созданием левого правительства из Ликуда, Кадимы и Аводы.

А стоит ли теперь Нетаниягу форсировать досрочные выборы? Ликуду прочат 30 мандатов, остальные, ныне кадимовские, утекут к другим партиям. Зачем их укреплять? Кадима в коме - большое удобство, нужно подавать кислород до последнего, до конца каденции. Нечего Лапиду и Яхимович пасхальные подарки делать.

Шелли Яхимович уже объявила себя лидером оппозиции (а кто против?), в голосе слышен металл: я, мол, вам не Ливни. Шелли полна решимости сменить своего пони на коня, и в первом своем заявлении лидера оппозиции де-факто, задолго до выборов, патетично вопрошает: «Неужели Нетаниягу помазан на царство?»

А главное, полцарства за коня ей и отдавать Ципи не пришлось. Обвиняя премьера в грехе гордыни, надменности и высокомерии, Шелли предупреждает, что за эти грехи «Нетаниягу жестоко поплатится», но, похоже, готова произнести слово «если». В этих нападках не будет ничего личного, что так раздражало в Ливни. Она будет бить по целям, которые Ципи Ливни абсолютно не интересовали, принцессы не предлагают реформ и революций. Человек, родившийся с серебряной ложечкой во рту, полагает, что ее надо передавать по наследству.

Яиру Лапиду закат звезды Ливни тоже позволит блистать ярче, в качестве извечной мечты о центристской партии. Словом, хорошо левым, отлично правым.

Когда мы искали следующую квартиру, нам предложили с видом… на кладбище.

Собственно, она нам поначалу сильно понравилась, пока мы не вышли на балкон.- А что? - прочитав ужас в наших глазах, сказал хозяин. - Лучше соседей вы никогда не найдете.