Сходящиеся крайности

Недельная глава "Ки тице" начинается словами: "Когда выйдешь на войну против врагов твоих, и Господь, Бог твой, предаст (каждого) в руку твою, и возьмешь у него пленника, И увидишь между пленными женщину, красивую видом, и возжелаешь ее, и захочешь взять ее себе в жену, то приведи ее в дом свой, и пусть обреет она голову свою и обрежет ногти свои, И пусть снимет с себя свое платье пленения, и пусть сидит в доме твоем и оплакивает отца своего и мать свою месяц времени; затем войдешь ты к ней и станешь мужем ее, и она будет твоею женою. Если же случится, что ты не захочешь ее, то отпусти ее, куда она пожелает, но не продавай ее за серебро, не превращай ее в рабыню, так как ты насиловал ее" (21:10-15).

Это разрешение брать приглянувшуюся солдату пленницу себе в жены, согласно большинству комментаторов, является завуалированным запретом насиловать женщин в условиях войны: имея легальный способ овладеть сексуальным трофеем, солдат не станет брать девушку силой. За месяц же он вполне может одуматься, тем более, что бритая девушка потеряет свою былую привлекательность.

Заповедь более чем актуальная. Насилие, оказываемое солдатами-победителями над женщинами побежденного народа, увы, очень распространенная и известная практика. Сексуальность и насилие определенным образом спарены, во всяком случае, в известной ситуации они могут идти рука об руку. Возможно, Мишель Фуко был прав, заявив, что садизм - это не "практика древняя, как Эрос", а "крупный культурный факт, появившийся как раз в конце восемнадцатого столетия". Но благодаря этому "культурному факту", связанному в первую очередь с литературной деятельностью де Сада, сегодня эта связь закрепилась и никого уже не удивляет.

Как известно, более всего на свете маркиз де Сад любил описывать всевозможные истязания, которым его герои подвергали очаровательных пленниц. Причем литература эта нашла себе восторженных приверженцев не только у обожающих всякие парадоксы "интеллектуалов", но даже и у множества либералов, упражняющихся в толерантном отношении ко всевозможным проявлениям человеческой сексуальности.

Поэт-авангардист Гийом Апполинер (1880-1918) назвал де Сада "самым свободным из живших когда-либо умов", а психоаналитик и философ Пьер Клоссовски (1905-2001) издал сборник статей под названием "Сад, мой ближний".

Многие поверили, что художественные натуры нуждаются в острых сексуальных утехах. Так, например, журналист "Гаарец" Бени Ципер не так давно опубликовал статью "Аморальная израильская культура требует моральности от Эяля Голана", в которой написал: "Цивилизованные люди знают, что ради расцвета искусств художник должен пользоваться определенными привилегиями, и делать иные, чем прочие, моральные выборы. Это может выражаться в диком, в том числе, и в сексуально разнузданном поведении".

Между тем рейтинг маркиза взлетел не только потому, что среди либералов стало модно быть "толерантным". Мировоззрение де Сада связано с либерализмом глубже, так как в основе своей апеллирует к свободе: "В наш век, - пишет де Сад в "Философии в будуаре", - когда мы твердо убеждены в том, что религия должна основываться на нравственности, нравственность же, напротив, не должна опираться на религию, нам необходима вера, которая, будучи развитием и необходимым порождением морали, могла бы возвышать душу гражданина. Такая вера постоянно поднимала бы эту душу к драгоценной свободе - единственному кумиру современности".

В ту пору (1795) еще горячий сторонник республики, де Сад продолжает: "Я повторяю вам, французы, Европа ждет от Франции освобождения сразу и от скипетра, и от кадила. Подумайте: разве можно освободиться от тирании царей, не порвав в то же самое время цепи религиозного суеверия? ... Гражданин республики нисколько не обязан стоять на коленях перед мнимым существом, он не должен склоняться перед всяким гнусным обманщиком. Единственными богами республиканца сегодня считаются только храбрость и свобода. В самом деле, Римская империя исчезла с лица земли, лишь только в Риме начали проповедовать христианство. Точно так же и Францию можно считать погибшей, если христианство у нас еще каким-либо образом почитается".

Однако довольно скоро - опять же не сильно отклоняясь от общего либерального тренда - маркиз невзлюбил также и Республику, которая в отличие от монархии, не имела даже и никаких воображаемых полномочий командовать гражданами. В республике не больше законности, нежели в анархии. Камю в следующих словах разъясняет парадоксальное мировоззрение маркиза: "Большой любитель изысканных истязаний и теоретик сексуальных преступлений, он терпеть не мог убийства по суду... Ненависть писателя к смертной казни - это, собственно говоря, ненависть к людям, которые настолько уверовали в собственную добродетель или в праведность своего дела, чтобы решиться карать без колебаний, тогда как сами они преступники. Нельзя в одно и то же время позволять преступление себе, а наказание назначать другим. Необходимо распахнуть двери тюрем или же доказать свою безупречную добродетельность, что невозможно. Как только человек допустил возможность убийства, хотя бы и единственный раз, он должен признать убийство всеобщим правилом".

Есть такая религия!

Итак, мы видим, что в не меньшей мере, чем смаковать страдания несчастных пленниц, маркиз любил искать оправдание этому занятию.

Доводы маркиза были разнообразны. Помимо уже приведенных высказываний в защиту "свободы", в наследии писателя можно найти следующие афоризмы: "Люди осуждают страсти, забывая, что философия зажигает свой факел от их огня", "Ты хочешь, чтобы вся вселенная была добродетельной, и не чувствуешь, что все бы моментально погибло, если бы на земле существовала одна добродетель". "Если несчастья преследуют добродетель, а процветание повсюду сопровождает порок, поскольку все вещи равны в глазах природы, бесконечно умнее занять место среди злодеев, которые процветают, нежели среди людей добродетельных, которым уготовано поражение".

В деле этого самооправдания годились все доводы, даже религиозные: "Если уж и считать какую-либо веру необходимой, то лучше всего подражать древним римлянам, когда почитаемыми объектами веры становились подвиги и страсти, достойные героев. Подобные кумиры возвышали душу, воспламеняя ее; более того, они сообщали человеку добродетели, присущие почитаемому кумиру".

Маркиз совершенно отчаялся получить благословение своей музе со стороны "мнимого существа", т.е. со стороны религии, опирающейся на Синайское откровение. Но ведь на "монотеизм" позволительно взглянуть и несколько шире

На самом же деле не только либеральная мораль, но и знаменитая "религия мира" - ислам способна встать на сторону насильника, и увидеть в его обращении с пленницей похвальное благочестие.

Корреспондент "The New York Times" Рукмини Каллимачи в статье под названием "ИГИЛ бережно хранит теологию насилия" (14.08.2015) подробно описывает эту практику. Вот лишь один пример: "Перед тем как изнасиловать 12-летнюю езидскую девочку, боевик ISIS счел нужным объяснить ей, что совершаемое им - не грех. Из-за того, что девочка исповедует не ислам, а другую религию, Коран не только дает ему право на то, чтобы ее изнасиловать - он одобряет и поощряет это. Он связал ее руки и заткнул ей рот. После этого он встал на колени и склонился в молитве рядом с ее кроватью - перед тем, как залезть на нее. Когда все было закончено, он снова встал на колени и снова помолился. Девочка говорит: “Я все время говорила - пожалуйста, остановитесь, мне больно. Он сказал мне, что ислам позволяет ему изнасиловать кафира. Он сказал, что насилуя меня, он приближается к аллаху”. Девочка находится в лагере беженцев со своей семьей. Ей удалось сбежать после 11 месяцев плена. Систематическое изнасилование езидских женщин и девочек глубоко вплетено в радикальную идеологию Исламского Государства - с того момента, как год назад организация возродила институт рабства… Эта практика превратилась в одно из основополагающих убеждений группы".

Как можно посчитать "мнимым" существо, поощряющее такое приятное обращение с пленницей? Есть, оказывается, религия для маркиза!