Те, кто выступают в поддержку беженцев, должны быть готовы и к проблемам, которые пришли сюда вместе с ними. Поэтому нам придется поговорить об арабском сексизме - а вместе с ним и о народно-педагогическом обхождении с этой горькой правдой.

Можно ли писать об "арабском мужчине" как типе? Вообще-то, нет, потому что его, можно сказать, не существует - так же, как не существует и "немецкого мужчины". Больше того: "араб", "мусульманин" - это клише, свидетельствующие о колониальном взгляде на этот вопрос, укрепившемся в западной культуре. Чтобы оправдать перед самими собой тот факт, что западный мир постоянно вторгался в арабские страны и творил по отношению к тамошнему населению все, что угодно, на Западе арабов стали воспринимать как неполноценных, диких, агрессивных, похотливых и во всех смыслах недисциплинированных людей. Поэтому определенное недоверие к самим себе, когда "мы" говорим об "этих", является уместным.

Однако попытка говорить о событиях в Кельне, а также о переселении к нам почти миллиона человек и при этом не говорить об арабских мужчинах в первую неделю нового года сильно запутала ситуацию и обнажила совсем другой предрассудок: предрассудок относительно "немцев".

Власти и многие СМИ после новогодней ночи в Кельне поспешили спрятаться в "укрытие" из четырех ошибочных надежд. Во-первых, им хотелось надеяться, что ничего очень уж серьезного не произошло. Во-вторых, что это были не арабы. В-третьих, что среди них не было беженцев. В-четвертых, что сексуальное насилие было лишь "побочным эффектом" так называемых "имущественных преступлений". Но ни одна из этих надежд не оправдалась. Произошло нечто серьезное: это были почти исключительно арабы, многие из которых были беженцами. А тот, кто считает, что сексуальное насилие против женщин допустимо, если оно является лишь "побочным эффектом" (к примеру, кражи), тому следует немедленно найти местного уполномоченного представителя по правам женщин и спросить у него совета и помощи.

Однако наряду с нежеланием властей и СМИ воспринять произошедшее всерьез имел место и гораздо более тяжелый проступок: нежелание заявить об этом во всеуслышание. Прошло несколько дней до того момента, когда полиция и политические круги назвали вещи своими именами. Кроме того, прошло подозрительно много времени, пока и СМИ, в частности, общественно-правовые, наконец, не сделали главной темой именно ту, которая и должна была быть главной все это время: сотни мужчин-арабов в массовом порядке проявили насилие по отношению к женщинам.

Это нежелание говорить о произошедшем обнажило политически фатальный предрассудок, которому подвержены многие лица в руководстве полиции и СМИ, да и значительная часть элиты в отношении немецкого народа: этот народ все еще опасен и сам подвергается опасности; ему можно рассказывать истины про другие народы или поучать его лишь в очень ограниченном объеме, потому что в противном случае он потеряет свою цивилизационную выдержанность и кубарем скатится обратно в варварство, кроющееся у него где-то глубоко внутри (это, разумеется, не касается его элиты).

Существует два вида этого предрассудка: правый и левый. Те, кто склоняются к первому варианту, хотят, чтобы Германия принимала как можно меньше беженцев. Поклонники второго варианта хотят слышать поменьше ужасающих фактов о беженцах. Однако ни то, ни другое по-настоящему невозможно: миллион уже прибывших сюда беженцев так быстро отсюда не уйдет, да и количество новых переселенцев, которые прибудут в этом году, вряд ли удастся ограничить, скажем, 200 тысячами. С другой стороны, культура гостеприимства, навязанная немецкому народу сверху, которая боится, во-первых, правды, а во-вторых, большинства, рано или поздно обречена на провал.

В ходе дискуссии о кельнских правонарушителях сейчас приводятся аргументы, которые должны оградить тему беженцев от ядовитого "осадка", оставшегося после новогодней ночи. Например, что из тысячи арабов, собравшихся на площади у вокзала, лишь немногие вели себя агрессивно, и что нельзя гнев по поводу поведения этого меньшинства переносить на всех беженцев. Это абсолютно верно, но ничего не меняет в том, что это меньшинство принесет нам еще немало головной боли.

Не выдерживает критики при более детальном рассмотрении и приводимый в ходе дискуссии об исламизме и беженцах аргумент, что эти люди бежали от унижений и террора и поэтому настроены исключительно мирно и доброжелательно. Небольшая часть этих беженцев, к сожалению, привезла (и еще привезет) сюда все то, от чего бежало большинство из них: исламизм, презрение к женщинам, ненависть к Западу и преступность. Все, как обычно: к нам приехали (и еще приедут) не "лучшие из лучших", а "все понемногу".

Следующий непростой аргумент исходит в эти дни от молодых феминисток, которые под хэштэгом #ausnahmslos (#без исключений) утверждают, что сексуальное насилие является мужским феноменом, а не арабским или мусульманским. Это тоже как бы верно. Молодые арабские мужчины приехали вовсе не в райское место, где все равны и где нет насилия, а в общество, где все еще случаются изнасилования, где имеет место принуждение к сексу, в том числе и со стороны немцев.

"Это был не я, а обезьяна внутри меня"

Однако этот аргумент сводит на нет ведшуюся десятилетиями борьбу за равноправие и интеграцию женщин - и ее успехи. Потому что, конечно, в Германии имели место важные успехи в этом направлении, в частности, введение наказаний за домашнее насилие (в 1997 году - кстати, несмотря на сопротивление многих из тех, кто теперь (поскольку речь идет о борьбе против мусульман) рвется на вершину феминистского движения). Но даже те, кто смотрит на массовое переселение консервативных мусульман сюда, в страну продвинутого феминизма, с иронией и скепсисом, могут радоваться тому, что теперь, похоже, достигнут некий консенсус: каждая женщина может сказать "нет" любому мужчине (в том числе мужу) в любом месте (в том числе в постели), в любой одежде (или без оной) и в любой момент времени (в том числе в момент занятия сексом). И это "нет" имеет силу!

Грустная правда, однако, заключается в том, что потребовалось ужасно много времени, и что многим женщинам пришлось за это время перенести немало страданий, пока в этой стране не был достигнут этот прогресс (хотя бы теоретический). И есть еще одна правда: надежда на то, что все арабские мужчины, прибывшие в последнее время в Германию, примут эту норму как данность, ничтожно мала. Так что придется сражаться заново, в том числе против арабского и мусульманского сексизма.

На днях Центральный совет мусульман заявил, что ислам, разумеется, запрещает молодым мужчинам дотрагиваться до женщин с непристойными намерениями. Иначе говоря, то, что произошло в Кельне, нельзя считать волей Аллаха и проявлением мусульманской веры. Так что, дорогие друзья, насколько наивным должно быть, по-вашему, общество? В конце концов, мы хорошо помним и то, что и христианская вера запрещает унижать женщин, в частности, в сексуальном плане. Тем не менее католическая церковь на протяжении весьма долгого времени проповедовала своей нечеловеческой сексуальной моралью это опасное, извращенное восприятие женщины: Мадонна или шлюха, святая или распутница.

Многие мужчины использовали стилизацию целомудренной женщины в качестве аргумента в пользу вольного поведения по отношению к женщинам, не соответствующим этому образу. Подобных стереотипов в католицизме - по-прежнему великое множество, а в исламе их еще больше. Сексизму всегда нужна какая-нибудь идеология, какая-нибудь отговорка, какой-нибудь повод. Поэтому сегодня "этот" ислам приходится рассматривать настолько же критично, как и "этот" католицизм.

Если женщина-мусульманка говорит, что носит хиджаб добровольно - не из-за мужчин, а ради Аллаха, то это надо уважать. Тем не менее, строгие нормы ношения одежды для арабских женщин свидетельствуют о подчиненной структуре влечений мужчины: даже при беглом взгляде на женскую кожу он рискует стать жертвой собственной животной натуры. Это мы тоже знаем, например, из дискуссий по поводу проституции: если мужчина не сможет выплеснуть энергию в борделе, то… Это, в сущности, сексистское представление о мужчине дает ему и повод оправдать свои действия экскульпацией: "Это был не я, это была моя внутренняя обезьяна".

Путь от мужчины, который от любого возбуждения может (или имеет на это право) терять самоконтроль, который в любой стадии возбуждения незамедлительно обязан повиноваться ответу "нет", не будет ни коротким, ни легким.

Однако преодолеть этот путь можно.

В этом месте уместно задать вопрос всем тем, кто стремится трансформировать страх женщин в политический страх перед беженцами: если в Германии удалось подчинить закоренелое "мужское начало" большинства нормам цивилизации, то почему это не должно получиться в отношении меньшинства? Когда даже консервативные немецкие старики могут стать феминистами, почему таковыми не могут стать молодые арабы? После двух проигранных в военном и моральном плане войн, после многих лет борьбы с авторитаризмом и патриархатом Германия выработала в себе способность обезвреживать "маскулинность". Не правда ли, дорогие господа? Ведь мы с вами это знаем из собственного опыта.

Но мы не хотим производить впечатление более наивных людей, чем мы есть на самом деле - мы знаем, что в данном случае речь идет не только о страхах, но и о политике. Многие после катастрофической ночи в Кельне усмотрели шанс обратить миграционную политику правительства вспять. Но для них у меня есть плохие новости: как части элит придется проститься со своей привычкой поучать народ, так и праворадикальным силам придется понять, что их "волшебное" мышление не имеет шансов на успех. Насколько активно ни пришлось бы Германии высылать со своей территории беженцев, их число не сократится радикальным образом, и эффект устрашения для них будет от этого минимальным. А госпожа канцлерин покинет свой пост лишь в том случае, если ей на протяжении долгого времени не удастся взять приток беженцев под свой контроль и ощутимо сократить число вновь прибывающих мигрантов.

Даже если летом Ангелу Меркель сменит во главе правительства Вольфганг Шойбле (Wolfgang Schäuble - министр финансов Германии - прим. пер.), поток беженцев не сойдет на нет. Ислам (в том числе арабские мужчины) отныне стал неотъемлемой частью Германии, частью ее идентичности. Вам, поклонникам движения PEGIDA и партии "Альтернатива для Германии", придется свыкнуться и смириться с этой мыслью.

Если кто-то хочет как-то помочь женщинам избавиться от страха, то ему придется нанять как можно больше полицейских и социальных работников, а если активисты "Альтернативы для Германии" действительно переживают по поводу арабских мужчин, то им следовало бы отдать свои золотые резервы в распоряжение мусульманских женских организаций, потому что именно женщинам-мусульманкам придется объяснить своим мужьям (и, конечно, сыновьям) всю прелесть равноправия полов.

И еще кое-что: сейчас в Сирии голодают тысячи человек, жилища которых обстреливают войска Асада, а на головы им с сирийского неба сыплются тонны огненного железа. Сейчас тысячи и тысячи немцев помогают тысячам и тысячам в массе своей дружелюбных, мирных и достойных беженцев, в том числе и мужчинам. Так что немецкая миграционная политика никоим образом не окончилась провалом. Наоборот, это еще только начало.

И если все те, кто поддерживает беженцев, и дальше будут выступать за правду, если они первыми - незамедлительно и добровольно - заговорят обо всех проблемах и конфликтах с беженцами, если они осознают, что им придется пойти на риск и довериться большинству немцев, то они вновь смогут привлечь это большинство на свою сторону. Готов поспорить, что будет именно так.

Бернд Ульрих (Bernd Ulrich), Die Zeit, Германия