Отношение к количеству жертв с противоположной стороны в современном цивилизованном мире несколько иное, чем было во времена Иисуса Навина. Пропорциональное количество убийств к количеству населения в мире не только не возрастало, а исторически, хоть и нелинейно, но очень последовательно снижалось.

В последние недели очень популярно бросаться утверждениями типа: меня не интересует количество жертв с палестинской стороны. Даже невинных жертв. Даже детей.

Это можно услышать не только в кухонных разговорах, но и с экранов телевизора. Симпатичная телеведущая сообщает: речь идет о наших детях, а потому мне все равно сколько погибнет чужих детей, для того, чтобы мои дети были.

Корреспондент подходит к человеку, выходящему из бомбоубежища. Человек говорит, что требует от главы правительства, чтобы он поменьше говорил, а вместо этого превратил Газу в большое футбольное поле. «И меня не интересует сколько там будет жертв. Лишь бы мы не сидели в бомбоубежищах» - говорит выбравшийся из бомбоубежища. Сидящие в студии сочувственно кивают. Говорят, что его гнев можно понять. Там же только что звучала сирена.

Понять, конечно, можно. Любого человека, который заявляет, что ему своя рубашка ближе к телу - можно понять. Это же так естественно… Кто спорит?! Пусть выпустит гнев… Тем более, что ни под асфальт, ни под футбольный газон Газу никто загонять не будет.

Можно понять и жителя Газы, который совершенно не хочет считаться с тем, сколько погибнет еврейских детей, лишь бы с Газы была снята блокада. Если они готовы жертвовать ради этой цели своими детьми, то еврейских детей им подавно не жалко.

Можно понять и того европейца, кто узнав из сообщений о соотношение убитых детей с той и с другой стороны, полный благородных чувств выходит на демонстрацию против «сионистов, которые убивают детей».

Можно понять и египтян, которые используют конфликт Израиля и ХАМАСа, чтобы продвинуть свои интересы. Египтян не очень интересует, сколько человек погибнет в Газе и Израиле. В конце концов, у них есть свои дети…

Объективная реальность, как известно, дается нам в субъективном восприятии. Чувства разных людей, воспринимающих ее с разных сторон, конечно, можно понять. Гораздо труднее разобраться и понять реальность.

А в этой реальности, хотим мы того или не хотим, нас не может не интересовать, сколько детей погибло с той стороны. И не потому, что мы должны быть гуманистами, полными милосердия. Вовсе нет. Нас не может не волновать количество погибших с той стороны хотя бы потому, что от этого зависит свобода нашего военного и политического маневра. Хотя бы потому, что от этого зависит, какой силы давление будет оказываться на Израиль. Хотя бы потому, что в современном мире сильная сторона должна заботится о том, чтобы количество жертв с противоположной стороны не превышало определенную отметку.

Кроме того, порой как-то не очень удобно объяснять взрослым людям, что есть такая вещь, как ход истории и потому, например, отношение к количеству жертв с противоположной стороны в современном цивилизованном мире… несколько иное, чем было во времена Иисуса Навина. Несмотря на то, что убойная сила оружия последовательно росла на протяжении тысячелетий, несмотря на то, что демографическая плотность увеличивалась, а значит, увеличивались и возможности взаимного убийства, так называемый коэффициент кровопролитности (среднее число убийств в единицу времени к численности населения - измерение, предложенное А. П. Назаретяном в 2004 году) не рос. Пропорциональное количество убийств к количеству населения в мире не только не возрастало, а исторически, хоть и нелинейно, но очень последовательно снижалось.

Знатоки истории могут с тоской вспомнить о тех «благословенных» временах, когда с населением поверженного противника можно было не церемонится. Вырезать, к чертовой матери, вместе с детьми и домашним скотом. Чтобы все живое, что только есть в захваченном городе, все дышащее - было уничтожено.

С месяц назад в Германии вышла хорошая книга историка Мартина Циммерманна «Насилие. Темная сторона античности» (Martin Zimmermann «Gewalt. Die dunkle Seite der Antike»), содержащая качественный анализ литературы по этому вопросу.

Античные историки, начиная с Геродота, описывали как в захваченных городах у женщин отрезали груди и скармливали их собакам, как мужчин кастрировали, как людей живьем закапывали в землю, приносили в жертву богам или просто массово уничтожали родами вместе с детьми.

Война отличалась большей жестокостью и потому, что насилие было более присуще повседневной жизни людей того времени, и могло в любой момент затронуть кого угодно, поскольку не существовало ни «государственной монополии» на насилие, ни развитой системы правоохранительных органов, ни предпосылок для социального обеспечения, которые могли бы смягчить боль жертв насилия. И войны случались тогда гораздо чаще, чем сейчас, а в увеселительных заведениях типа амфитеатров или цирков человеческая кровь текла рекой.

Можно посмотреть на гораздо более близкие времена. Петербургский профессор Андрей Михайлович Буровский несколько лет назад опубликовал работу о бытовом фоне насилия в западных странах, который во многом определял и отношение к насилию на войне. Буровский пишет, что когда 2 сентября 1898 года под Обдурманом впервые были применены пулеметы, то британцы, спровоцировавшие атаку суданцев, приверженцев «пророка» Махди, при помощи нескольких десятков пулеметов, которые били в людей с кремневыми ружьями, мечами и копьями, за несколько часов уничтожили около 30 тысяч человек, сами не потеряв ни одного бойца. Это действие нового оружия произвело колоссальное впечатление на современников, сравнимое с впечатлением от действия атомной бомбы. Но применение атомной бомбы в 1945 году вызвало тоску и страх. А английских пулеметчиков толпа женщин качала на руках… И дамский восторг был связан именно с способностью совершать массовые убийства.

Почему же британские дамы демонстрировали такое отношение, которое ныне считалось бы не только не политкорректным, но и находящимся за пределами психических норм? Чем в большей степени для нас неприятны и даже непонятны приступы восторга прессы по поводу возможности пулеметчиков уничтожить несколько десятков тысяч людей за пару часов, чем менее симпатично поведение британских дам в 1899 году, тем очевиднее: в мире многое изменилось…

В 1899 году пулеметчиков несли на руках дамы, жившие в обстановке повседневного политического, военного, бытового, экономического и любого иного насилия. Благополучная англичанка образца 1899 года – это женщина, которую редко секли в детстве и которую любит муж. Неблагополучная – это постоянно поротая в детстве и регулярно избиваемая мужем. Критерий благополучия и неблагополучия тут скорее количественный, чем качественный. А с точки зрения нравов современного общества, даже самые благополучные британские дамы XIX века и социально, и психологически находятся за гранью всего, что мы называем и считаем «нормой».

Сами военнослужащие (и солдаты, и офицеры) воспитывались в учебных заведениях, где розга была важнейшим и неотъемлемым педагогическим инструментом. Мордобой и рукоприкладство - были обычным способом выяснения отношений. Бокс в Британии той поры - был не только спортом, но и образом жизни, а настоящие боксеры достаточно часто гибли на ринге. Оружие мог купить даже ребенок.

Люди, торжествующие по поводу эффективности пулемета, жили в таком интенсивном поле жестокости и насилия, которое современному европейцу, по прошествии всего 115 лет, трудно себе даже вообразить.

Вплоть до конца 19 века количество жертв с противоположной стороны было принято даже преувеличивать. О том, что такое преувеличение жертв и преувеличение жестокости, начиная с античности, было эффектным риторическим приемом, для того чтобы победа выглядела более величественной, пишет историк Мартина Циммерманна в вышеуказанной книге «Насилие. Темная сторона античности». Причем количество жертв порой преувеличивалось не только когда речь шла о чужих - жителях завоеванных стран, но и когда речь шла о гражданских столкновениях, подавлении социальных протестов, бунтов и революций. Отличившийся особой жестокостью при уничтожении Парижской Коммуны, генерал Гастон Александр Огюст де Галифе (придумавший одноименные брюки - облегающие голени и сильно расширяющиеся на бедрах), как доказали историки, преувеличивал количество расстрелянных коммунаров. И, как пишет Марк Алданов, по-видимому, поступал правильно: это увеличивало его популярность в консервативном обществе и его политический вес, а дамы сходили по нему с ума.

Задумайтесь, кстати, так ли уж давно по историческим меркам исчезли с главных площадей европейских городов публичные казни? Публичные казни, на которые кавалеры водили нарядно одетых дам, как на представления? Смертная казнь есть и в наши дни. Но не во всех странах. И число предусматривающих смертную казнь статей уголовного кодекса сократилось в десятки и сотни раз. В конце 19 века, даже в самых цивилизованных странах того времени, смертную казнь предусматривали до 200 статей уголовного наказания. К тому же смертная казнь перестала быть публичным действием. До середины XIX века во всех странах Европы народ сбегался смотреть на казни. В России последние публичные казни совершались в конце 1940-х годов: военно-полевые суды вешали «предателей» и «дезертиров». Народ ходил смотреть, но, по свидетельствам очевидцев, ходил вяло, шли не все, даже под угрозой, что их обвинят в нелояльном поведении, в неуважении к советскому государству.

Так ли уж давно были запрещены узаконенные убийства - дуэли?

А порки на улицах? Вроде этой:

«Вчерашний день, часу в шестом,

Зашел я на Сенную;

Там били женщину кнутом,

Крестьянку молодую».

В Британии в 19 веке в лондонской тюрьме Бридевель, в которой порка заключенных обставлялась как увлекательное зрелище, места в зале для наказаний заранее покупались и продавались, палачей знали по именам, и высшим шиком было пригласить даму в Бридевиль на пятничную порку и выказать себя завсегдатаем…

Изменение отношение к насилию в цивилизованных странах - это само по себе прекрасная иллюстрация глубокой лживости классической пессимистической установки на то, что «человек ни в чем не изменился» и «история ничему не учит».

Очевидно, что с тех пор в цивилизованном мире что-то изменилось. Мы понимаем, что люди той эпохи и думали, и чувствовали иначе.

И наше отношение к количеству жертв на вражеской стороне, отношение к убийству детей, связано с нашим восприятием жестокости и насилия вообще. Именно потому, что мы не готовы терпеть жестокость по отношению к нашим детям и насилие в наших домах и на наших улицах, нам становится важно, сколько погибло детей и мирных жителей по ту сторону стены, которая отделяет нас от Газы.