Сейчас за китайгородской улицей Варваркой находится огороженная стройплощадка. После сноса гостиницы «Россия» это место пустует. Проекты по его освоению заходят в тупик один за другим.

Однако полтора века назад этот клочок голой земли к востоку от Кремля занимали мощеные брусчаткой улицы Глебовского подворья (так в тексте, на самом деле Глебовское подворье - не район, а дом - прим. перев.) – единственного места в Москве, где могли жить евреи. Основанное в 1826 году, оно превратилось из жестко контролируемого гетто в полный жизни городской перекресток, где богатые предприниматели ходили к подвальным гадалкам, а женщины пекли мацу на открытом воздухе.

Начиная с 1791 года, российским евреям запретили жить вне созданной Екатериной Великой в Восточной Европе «черты оседлости». В Москве получили право бывать только официально зарегистрированные торговцы. Они обычно останавливались в закоулках Зарядья – окрестностях исторически соседствовавших с Кремлем торговых рядов.

После жалоб местного купечества на конкуренцию со стороны евреев в 1826 году императорским указам евреям было предписано жить только в Зарядье, причем не больше трех месяцев.

Через год указ, разрешавший евреям служить в армии, привел к притоку в Москву еврейских солдат и их семей. Каждый год в Глебовском подворье начал останавливаться несколько сотен человек.

Евреев, приезжавших в город, привозили туда под конвоем полиции. Входные ворота были заперты от рассвета до заката (так в тексте, на самом деле от заката до рассвета, - прим. перев.), а жизнь внутри проходила под постоянным наблюдением.

Помимо контроля над деятельностью евреев, у города был еще один повод сохранять Глебовское подворье: оно приносило большую прибыль.

«[Евреи] были вынуждены пользоваться только товарами и услугами, поставляемыми местной администрацией, по тем ценам, которые она диктовала. У них не было выбора», - рассказывает историк Илья Баркусский, экскурсовод из Музея истории евреев.

В 1847 году один из видных еврейских купцов подал жалобу в Министерство внутренних дел. Из Санкт-Петербурга в Москву направили ревизора, и он ужаснулся тому, что там увидел.

«Угнетения, претерпеваемые евреями, превышают всякое вероятие, - писал он в своем докладе. - Обязанные жить там поневоле, согнанные туда, как на скотный двор, они подчиняются не только смотрителю, которого называют не иначе, как своим барином, но даже дворнику и коридорщику...».

Однако, хотя московскому генерал-губернатору сообщили об этом суровом докладе, он настоял на сохранении Глебовского подворья, так как доходы первой московской глазной больницы, располагавшейся у Никитских ворот, зависели от еврейских пациентов (так в тексте, на самом деле больница содержалась на доходы от подворья - прим. перев.).

Жизнь в «московском гетто», как его называли местные жители, изменилась в 1856 году, когда царь-реформатор Александр II разрешил евреям селиться за его пределами. Еврейское население Москвы резко возросло. В Китай-городе и в Лефортово появились новые общины. К 1889 году в Москве жили 26 тысяч евреев – 3% населения города.

«Глебовское подворье утратило свое значение единственного места, где могли проживать евреи, но оставалось ключевым центром еврейской жизни», - говорит Баркусский.

Район, половина населения которого осталась еврейской, превратился в оживленный базар. Поэт Иван Белоусов в своих воспоминаниях, озаглавленных «Ушедшая Москва», рассказывает, как выглядела жизнь в этих местах в 1870-х годах.

«Торговки-еврейки со съестными припасами и разным мелким товаром располагались не только на тротуарах, но прямо на мостовой. По переулкам были еврейские мясные, колбасные лавочки и пекарни, в которых к еврейской Пасхе выпекалось огромное количество мацы», - писал он.

В сырых подвалах Глебовского подворья ютились (при попустительстве полиции) гадалки, которых посещали самые богатые купцы в городе. Менее удачливые предсказатели приставали к прохожим у ворот.

Чтобы сократить расходы, владельцы домов устроили вместо лестничных колодцев вдоль этажей длинные галереи – их называли «галдарейками», - на которые выходили двери квартир. Летом на них происходила и рабочая, и общественная жизнь.

«Сапожники сидели на “липках” и стучали молотками, евреи-скорняки делали из польских бобров камчатских или сшивали лоскутья меха, хозяйки выходили со своим домашним шитьем, около них вертелась детвора. А по праздникам на “галдарейках” собирались хоры и пелись песни…», - вспоминал Белоусов.

Галереи одного из домов в Псковском переулке позднее фигурировали в первом полнометражном фильме Сергея Эйзенштейна «Стачка» (1925 год). В предпоследней сцене фильма конная царская полиция преследует по мосткам обезумевших рабочих, хлеща их нагайками. Один из полицейских сбрасывает маленького ребенка с высоты нескольких этажей.

В гетто строго соблюдались еврейские обычаи: Белоусов вспоминал, как в пятницу на закате квартал всегда затихал. Перед Пасхой женщины шли к Москве-реке мыть посуду.

Расцвет Глебовского подворья закончился в 1891 году, когда Николай II велел выселить евреев из Москвы. (С началом Первой мировой войны им разрешили вернуться, но община переехала в Марьину рощу).

В 1917 году Зарядье превратилось в район коммунальных квартир.

«Следующие 30 лет здания никто не трогал, - рассказывает историк Москвы Алексей Дедушкин. – Все просто рушилось».

В 1930-х годах Сталин решил построить на месте трущоб огромное здание Народного комиссариата тяжелой промышленности, архитектура которого должна была перекликаться с проектом Дворца советов. Хотя эта идея так и не была воплощена в жизнь, место все равно расчистили, чтобы построить на нем восьмую из сталинских высоток. Однако ее тоже так и не построили. В итоге Хрущев соорудил на этом месте громаду гостиницы «Россия», уничтожив последние остатки исторического Зарядья. Теперь на изрытой земле не осталось и следа от Глебовского подворья.

В конце 1930-х годов в район отправили группу фотографов, чтобы задокументировать его жизнь. Сделанные ими фотографии стали последним свидетельством о былом.

На одной из таких фотографий, сделанной во дворе, рядом с разваливающимся детским садом протянуты бельевые веревки. Неподалеку стоит группка людей в кепках. Они с любопытством разглядывают фотоаппарат. Из-за мультиэкспозиции кажется, что перед объективом мелькнула и исчезла какая-то фигура.

Процветающий центр еврейской жизни снова превратился в гетто.

Джой Ноймайер, "Moscow News", Россия