Исполнительный директор Российского еврейского конгресса (РЕКа) Бени Брискин исследует духовные искания еврея в современном мире и делает это, не церемонясь, на собственном примере. Читателя ожидают рассказы о том, как баловали Бени Брискина девушки, что истинный путь еврея — это всегда развилка и что знаменитая еврейская суетность — именно отсюда.

Говорят, еврею хорошо только в дороге. В молодости я был с этим полностью согласен. Сейчас, когда стал постарше, появились сомнения. Уже не с той радостью, не с тем энтузиазмом я пакую свой небольшой чемодан. Муза дальних странствий не так влечет к новым приключениям. Налетался, намотался, доездился…Но помимо физических передвижений из точки А в точку В человек постоянно продвигается и в другом, сакральном смысле. На мой взгляд, эти передвижения особенно сложны и интересны у человека с «пятой группой инвалидности», как это называлось в советские времена — по пятой графе анкеты.Возьмем, к примеру, хотя бы меня.Родился в Москве, на улице Плющиха. Отец — Марк Семенович, мама — Инесса Львовна. Если кто не догадался — оба, что называется, чистокровные евреи. Их мамы и папы тоже были чистокровными, и дальше в родне — никаких сомнений. Однако про это никто из них не вспоминал — трудились на благо советской родины, как все.Не помню, когда сам первый раз на жизненном пути столкнулся со своим еврейством, но уверен, что это была не самая приятная встреча. Я понял, что я тут в Москве какой-то не такой. По дороге мне встречались люди, которые каким-то шестым чувством идентифицировали мою национальную принадлежность и давали мне это понять.Мой младший брат узнал, что он еврей, в возрасте шести лет — от нашего деда, который на старости лет вспомнил о своих корнях и стал захаживать в единственную в те времена в Москве синагогу на улице Архипова (сегодня не опознать и не сразу выговорить — Спасоголенищевский переулок). Братец вступил тогда с дедом в спор. «Я — русский, — кричал он со слезами на глазах, — русский!» Но дед был неумолим. Мой младшенький сегодня глубоко религиозный человек, отец одиннадцати детей, живет в поселении на территориях и, вопреки всем представлениям о религиозных ортодоксах в Израиле, работает на двух работах, до сих пор ходит на военные сборы. А как спорил!Так вот, Плющиха и Речной вокзал, Девичка и Кусково, мама — учительница русского языка и литературы, привившая нам с самых ранних лет любовь к Пушкину, — ничто, казалось бы, не указывало на дальнейшее развитие событий: «чемодан, вокзал, Израиль». По пути я послужил два года в железнодорожных войсках в Молдавии, пробыл два года «на химии» в Липецке, мотался на заработки на Урал и в Сибирь.Нет, мой путь не был прямым и ясным. И если говорить честно, я не могу так ловко выстроить различные этапы своей жизни, чтобы логически вырулить туда, где нахожусь сейчас.Я отчетливо помню, как в нашем 8-м «В» ребята сидят на перемене и обсуждают, как по фамилии можно определить, кто русский, а кто еврей… Одной из версий было окончание фамилий. Если на «-ов» — русский, на «-ин» — еврей. По этой анекдотической классификации и я, и мой приятель Вадим Славин идентифицировались как евреи, но с другой стороны, Вдовин и Гаврилин тоже становились частью народа скитальцев и ростовщиков, что быстро дезавуировало нехитрую версию об окончаниях. Одноклассники стали листать классный журнал в поисках обличающих записей.В школе и в армии, в пионерском лагере и на дискотеке жизнь постоянно сталкивала меня с этой самой другостью. Я долго сопротивлялся и не хотел выделяться, я уговаривал себя, что «Женя Брискин» звучит вполне по-русски, да и внешность у меня совсем нетипичная. Но — не помогало.Не хочу сказать, что жизнь была невыносимой, что я рос затравленным и преследуемым, — нет. Однако осадок от различных, иногда совсем незначительных стычек оставался. Я научился пить по-русски, дрался и прогуливал занятия, матерился и хамил учителям — и все равно не чувствовал себя своим. Я выработал для себя интересное правило в общении с людьми. Если встречал в жизни человека, с которым мне хотелось бы дружить, старался уже на самой первой стадии знакомства сообщить ему, кто я по национальности, чтобы потом не попасть в отвратительное положение.Вот так я принял решение, кто я такой. Оно не было добровольным. Уже после этого мне попались на глаза книги Фейхтвангера, а мама подсунула мне «Суламифь» и «Гамбринус» Куприна. Я стал переосмысливать свой путь по жизни, я перестал сопротивляться — и постепенно дорога сама меня вывела туда, где я оказался, и это оказалось моим местом.В моем кругу становилось все больше моих соплеменников и соплеменниц, я был открытым и незашоренным человеком, меня любили друзья и баловали девушки, но первый по-настоящему серь­езный роман случился у меня все-таки с еврейкой. Очень трудно было сознаться самому себе в том, что люди, среди которых я живу, говорю на одном языке, мыслю теми же стереотипами и рассказываю те же анекдоты про Брежнева и Чапаева, не видят во мне своего, не готовы воспринимать меня так же, как Серегу Дронова.Я знаю, что мои российские соплеменники по-разному противостояли этой дилемме. Кто-то менял фамилию, кто-то становился диссидентом, а кто-то фарцевал джинсами на Беговой. Я пришел к выводу, что надо ехать. Но к стандартной тогда в нашей среде нелюбви к советской власти у меня добавлялась другая очень сильная мотивация. Я определился с направлением движения.Странные шутки иногда играет с нами жизнь. Ну ладно, я чистокровный. Ко мне, хотя бы в Израиле, нет никаких вопросов. А что со всякими половинками-четвертинками? Мне рассказывали про одного человека с ужасно нерусскими именем-отчеством и фамилией, ходившего с крестом на пузе и декларировавшего свое православие. Кто-то из наших спросил его не без издевки: чего уже он не сменит имя и фамилию, если стесняется своей национальности? «Да у меня ведь папа еврей, — ответил человек, — вы меня за своего не считаете, а папу я уважаю, не готов ему изменить».Интересно, что свою другость и русскость многие мои дважды соотечественники чувствуют и в Израиле. В нашей еврейской стране человек с именем Борис Шлумпербук становится русским. Его жену и дочку могут за спиной обозвать некрасивыми словами, а ему при появлении в ивритоязычном коллективе немедленно предложат водку с селедкой.Постоянное движение между двумя мирами, своего рода Сциллой и Харибдой, является для меня главным элементом моего жизненного пути.Давайте вместе присмотримся к этим двум мирам, вместе попробуем разобраться, который из них комфортней, естественней, интересней, почетней.Cначала — еврейская сторона.Пойди открестись от долгой и причудливой истории народа, упрямо державшегося за свою самобытность. Ненависть к нему начинается еще в дохристианские времена, упрямое соблюдение своих обрядов вызывает уважение и ненависть одновременно. Но больше, конечно, ненависть. Огромное количество представителей еврейского народа принимают логичное и само собой напрашивающееся решение — слиться, мимикрировать, не раздражать. Тогда история их еврейства обрывается иногда на них, иногда на их детях, иногда на внуках.Покойный уже профессор Бенцион Нетаниягу, отец нынешнего премьер-министра, умерший в этом году в возрасте 102 лет, доказал в своем академическом исследовании об испанской инквизиции, что ее основной удар был направлен на бывших евреев, принявших христианство для того, чтобы получить возможность остаться в средневековой Испании, из которой евреи были изгнаны королевским указом. За время неустанной священной войны евреев в Испании не осталось — искали их следы в родословной, в поведении, вкусовых пристрастиях, в доносах… Без малого на шесть веков решение этой актуальной задачи подчинило себе жизнь страны, по пути превратив ее из самой передовой в Европе в одну из самых отсталых.В фашистской Германии преследовались евреи не только по папе и по маме, но и по дедушке и бабушке, а также члены еврейских семей. Есть свидетельство того, что великий путешественник Христофор Колумб был выкрестом. Иосиф Флавий и Барух Спиноза, Борис Пастернак и Осип Мандельштам, Стивен Спилберг и Марк Цукерберг — это люди, которыми я могу по праву гордиться как соплеменниками, или они к еврейству никакого отношения не имеют?Русская и советская наука и культура пестрят замысловатыми нерусскими именами и фамилиями. Атомная бомба и космические (а равно и баллистические) ракеты, балет Плисецкой и песня «С чего начинается Родина» — на всем они оставили свой след. Советская интеллигенция просто срослась с еврейством и приняла на себя определенные его черты.С другой стороны, оставалась часть еврейства, которая не подстраивалась и не подлаживалась, не занималась «чужими», с ее точки зрения, делами и упрямо держалась за непохожие на других, странные и очень жесткие законы жизни. Именно она пронесла национальную особость через века и дала возможность мне писать статью о еврействе в журнал «Русский пионер».А есть еще государство Израиль — некий коллективный еврей XX—XXIвеков. Отношение к нему на удивление точно копирует давно знакомую матрицу. Кто-то им восхищается и превозносит, кто-то люто ненавидит, а большинство посматривает со стороны, с любопытством прикидывая — добьют или нет?А поскольку врагов и противников у Израиля намного больше, чем друзей и сторонников, то эта гладиаторская схватка Давида с Голиафом чрезвычайно интересна.И я, московский еврей с Плющихи, которого в моей стране считают русским, несмотря на почти тридцать лет в Израиле, безупречный иврит, службу в армии, работу в канцелярии премьера, волею обстоятельств нахожусь сейчас среди тех, кто смотрит — добьют или нет, хотя это любопытство по поводу того, добьют ли и меня. Потому что так я выбрал свой путь, свою сторону, свою страну — и разделю с ней ее судьбу, какой бы она ни была.На очередной извилине этого пути я оказался в Москве, и хотя физически нахожусь среди наблюдающих за «коллективным евреем» со стороны, я там, внутри, — и могу лишь попытаться объяснить, в том числе и вам, что это такое, что это за разделение у таких, как я, между душой и телом, между местонахождением и предназначением.Путь еврея — это всегда развилка. Ему всегда приходится выбирать. И анекдотичная еврейская суетность — она отсюда. По той дороге пойти или по этой? Многие пытаются сразу по двум. И тогда разъезжаются ноги. Другие, устремившись по одной, прут до конца, забывая, что была другая.Мне выпало идти по одной и держать в поле зрения другую. Нет в том никакой моей заслуги. Так сложился маршрут.Вот уже несколько лет я живу и работаю в Москве. Моя дочь, которая до приезда сюда не говорила по-русски, учится в московском университете. Мне здесь комфортно. У меня здесь много новых друзей.Конечно, это не Москва моего детства и юности. Я ни разу не сталкивался с проявлениями антисемитизма, столь памятными мне по доотъездным временам. Даже Максим Шевченко, в антисемитизме которого у меня никаких сомнений нет, в пылу полемики никак не прошелся по моей национальной принадлежности, ни слова о жидовской морде — попрекал только преступлениями израильской военщины. К которым я, конечно, причастен, раз там живу, — кто бы спорил.На мероприятия Российского еврейского конгресса без стеснения приходят высокопоставленные правительственные чиновники-евреи, влиятельные бизнесмены, знаменитые актеры, режиссеры, писатели. Им их еврейство никак не мешает в жизни, раз достигли таких высот. Надо полагать, они не чувствуют себя другими, чужими, отдельными в этой Москве, в этой стране. Видимо, то, от чего я бежал когда-то, выбирая путь за кордон, умерло вместе с Советским Союзом, коммунистическим режимом — отпало как рудимент, как змеиная кожа по весне. Они здесь свои и добились своего, не обрекая себя на перепутье эмиграции, как некогда я. Что ж, у каждого свой путь, свой выбор на той развилке.Многие из успешных российских евреев, особенно в мире искусств, почувствовали себя настолько своими в России, что приняли православие.Для евреев, даже сегодняшних, даже нерелигиозных, к числу которых принадлежу и я, отношение к выкрестам — вопрос болезненный. Когда-то в еврейских семьях по принявшему христианство родственнику справляли траур, как по умершему. Тем не менее, по законам иудаизма, нельзя перестать быть евреем. Даже крестившись, еврей остается час­тью народа, и у всех евреев ответственность за него. Как умерший не перестает быть твоим.В те времена переступить эту черту было очень трудно морально — как перейти в другой мир, вырвать себя из мира своего. Но приходилось. Крестился дед Ленина доктор Бланк — и потом писал письма царю про козни евреев. Но крестился и великий востоковед и гебраист Даниил Хвольсон, который выбил теоретическую базу из-под «кровавого навета», научно доказав абсолютную невозможность употребления евреями крови в пищу. Когда его спросили, по убеждению он принял христианство или по расчету, он ответил: «Конечно, по убеждению: я убежден, что быть профессором в Петербурге лучше, чем меламедом в Вильне». Так что свои мотивы были у всех.Есть они, конечно, и у российских знаменитостей-евреев, принимающих обряд крещения в нынешние безопасные для евреев России времена. Я им, упаси Бог, не судья, ведь у каждого свой путь. Как у меня, так и у них. Мы стояли на одной развилке: я пошел по одной дороге, они по другой. Но им, видимо, чтобы чувствовать себя совсем своими на той дороге, которую они выбрали, не хватало просто остаться в своей стране. Понадобилось перейти еще одну черту. Каждый решает за себя.Пути господни неисповедимы. Но я благодарен ему за то, что путь, который он мне определил, пролег именно так: в Израиль, чтобы я наконец узнал свою страну и что такое быть своим в своей стране, а потом — на время в Москву, чтобы я смог еще раз убедиться, глядя на кресты Абрам Семенычей, как правилен был тот путь. Естественно, для меня — только для меня. Но о себе я и говорю. Лишь частично касаясь евреев. Потому что и сам из них.Еврею хорошо в дороге. Я об этом обязательно вспомню уже скоро, возвращаясь домой — в Иерусалим.