Буквально на наших глазах нарождается совершенно новая модель религиозного сознания. Классическая модель (общая, в сущности, для всех течений в иудаизме) всегда разделяла сферу мышления позитивно-научного и мышления религиозного. В первой сфере конститутивным элементом, тем, что, собственно и делает мышление научным, был принцип общеобязательности. Законы физики и математики одинаковы для всех, кто эти законы в состоянии понять и с ними оперировать. Для мышления религиозного характерен именно волюнтаризм, именно вера, как свободный выбор верующего, причем не просто как выбор между верой и неверием, а именно как выбор одной из многих базисных когнитивно-ценностных моделей, к числу которых относятся и различные религиозные вероучения, и экзистенциализм, и атеизм.

Никакой доказательности тут нет и быть не может. Сам феномен доказательности и сколь-нибудь обоснованная претензия на общеобязательность выводов начинаются с того момента, как выбор базисной модели уже сделан. Сколько бы ни толковал Александр Мень о том, что дважды два – это дважды два и для русского и для японца, едва ли "соотношение сил" между различными вероучениями хоть раз менялось в результате удачно построенной системы теологических аргументов. Так вот, сегодня в иудаизме все течения, в качестве первичной основы понимания и описания мироздания, принимают эту модель. Научное мышление и религиозное сосуществуют в сознании, не смешиваясь, как вода и масло. Вопрос сводится к тому, "сколько масла и сколько воды".

Для ультраортодоксов например, такие сферы познания, как космогония, геология, эволюция жизни на Земле, законы общественного и исторического развития получают исчерпывающую интерпретацию именно в сфере мысли религиозной. Научные модели мышления либо просто игнорируются, либо сознательно искажаются и перевираются до неузнаваемости, чему примеры "кодомания" и несколько беззастенчиво тенденциозных публикаций о "большом взрыве".

Напротив, для реформистов и консерваторов не только все перечисленные вопросы, но даже и проблема времени написания и авторства ТАНАХА относятся к сфере позитивной науки, выводы которой просто-напросто "принимаются к сведению", без малейшей попытки их теологического и, вообще религиозного осмысления. Для "либеральных" течений иудаизма смысл новаторства в иудаизме сводится к тому, что "религия должна не бороться с наукой, а отступать на заранее подготовленные позиции". Такими "позициями" становятся сфера нравственности, отношения человека к ближнему, с некоторыми социальными и политическими импликациями, в той или иной степени (особенно для консерваторов) сфера галахическая, прежде всего – публично-ритуальная.

Собственно теология по-настоящему интересна только тогда, когда она выходит на "магистральный путь" религиозного экзистенциализма (как у М. Бубера и Ф. Розенцвейга). В такой теологии нет места не только для проблематики онтологической и космологической, но даже и для куда более узких и специально еврейских проблем, таких, как катастрофичность и трагичность еврейской истории, связь Народа и Страны Израиля, богоданность Торы и ее конкретно-историческое происхождение, наконец, проблема широкой вариативности "еврейской мысли" и при этом наличие несомненных еврейских "инвариантов", безошибочно отличимых от любой другой религиозной модели. По отношению к этим проблемам либеральные теологи ведут себя зачастую, как герои известного скетча "Вампука", которые в течение четверти часа, сидя в удобных позах на сцене, твердят на разные голоса одну и ту же фразу: "Мы спешим, мы бежим, мы торопимся". Точно так же нам говорят без устали о важности, об экзистенциальной ультимативности, о сегодняшней актуальности этих проблем, но в качестве окончательного вывода предлагают только стандартный набор риторических политкорректных оборотов, очень мало что говорящих "непосвященному", стремящемуся понять смысл своего существования в этом мире и найти ответы на свои сегодняшние вопросы.

Надо сказать, что ни одна догматическая религия не избежала этого характерного для Нового времени противоречия: "зачем тебе вера, ведь ты же знаешь! Зачем мне знание, ведь я же верю!" Либо канонизированная вера, слегка припудренная квазизнанием, либо позитивно-критическое мышление, отдающее вежливую дань религиозной риторике. До недавнего времени и я находился в плену у такой дихотомии, склоняясь при этом именно ко второй модели.

Вместе с тем жажда принципиально нового, интегративного сознания сегодня заметна невооруженным глазом. Нельзя сказать, что ее не было раньше, именно она рождала всевозможные мистические, эзотерические, "неконвенциональные" религиозные течения, в иудаизме объединяемые условным, но достаточно однозначно понимаемым термином "каббала". Истинного религиозного мистика характеризует именно это стремление к интегративности сознания, надежда и упование вновь вобрать волшебным зеркалом своего Микрокосма весь Макрокосм без исключения, понять и интерпретировать его именно как целое, на основе нового знания, свести воедино все, что создано и запрятано "по сусекам" религией, искусством, наукой и историческим опытом человечества. Проблема в том, что "сегодняшний день" последний двух столетий – это, прежде всего, неудержимый рост научного знания, колоссальная свобода и спекулятивное изящество в сфере философской мысли, калейдоскопическая пестрота и фатальная катастрофичность в сфере общественно-политических практик. Поэтому и еврейская религиозная мистика сегодня выглядит безнадежно традиционной, беспомощной перед этими непрерывно совершающимися сдвигами в самых основах человеческого сознания. По сути, сегодня Каббала – одна из главных составляющих традиционного религиозно-догматического мышления, противостоящего позитивно-научному, а вовсе не интегративная созидательная сила.

Многие сегодня чувствуют потребность в таком новом мышлении и так или иначе ощущают его "дуновения". Мне довелось познакомиться с несколькими людьми, которые подошли вплотную к порогу интегративного сознания, отталкиваясь от совершенно различных когнитивно-ценностных моделей: антропософии Штайнера, "Розы Мира" Даниила Андреева, этической философии Феликса Адлера. При всем видимом различии наших подходов, у нас, по крайней мере, есть некий общий язык, на котором мы в состоянии общаться.

Для нового сознания характерна, прежде всего, открытость, стремление не убегать от непривычных научных подходов или общественных практик, а наоборот, искать и улавливать их повсюду. Образ Мира в новом сознании растет, расширяется, дополняется все новыми измерениями и наполняется все новыми смыслами, избегая любой законченности и догматичности. Всякая попытка формализовать новое сознание в форме тех или иных "догматов веры" неизбежно приведет к разрыву с его другими важнейшими аспектами.

Во-вторых, новое сознание – сознание объемлюще-интегративное: в нем нет места дихотомии знания и веры, "науки" и "религии". Ни один позитивный факт, в принципе, не может оставаться вне сферы теологического, метафизического и метаисторического осмысления. Но это должно быть именно осмысление, а никоим образом не попытка втиснуть новые реальности в заранее заготовленные схемы.

Поэтому третьим признаком нового сознания следует назвать его "сквозящий" характер: оно стремится, прежде всего, узреть и зафиксировать неискаженный, адекватный, насколько это возможно, образ физической, исторической, социальной, психологической реальности, и затем, именно "сквозь" эту неискаженную реальность, а отнюдь не "вместо" ее, рассмотреть некие более глубокие бытийные и духовные пласты.

Проблема метода такого "сквозящего" и "прозревающего" усмотрения – проблема узловая для нового сознания, такой метод едва ли можно вербально отобразить, это вопрос, прежде всего, определенной духовной практики. Скажем лишь, что "усмотреть" что-то можно только через чистое и прозрачное стекло, поэтому стремление к чистоте и строгости научного мышления не только не противоречит, но, напротив, является обязательной предпосылкой "сквозящего" сознания. Этим, кстати, оно кардинально отличается от "конвенциональной" мистики, излюбленным образом которой был образ мира, увиденного "сквозь мутное стекло".

Наконец, новое сознание это сознание просветленное. Оно целиком и полностью ориентировано на Свет и Добро и противостоит, во всех своих аспектах, как чисто мыслительных, так и практических, Тьме и Злу. Оно устремлено к Свету духовному с такой же степенью непреложности, как растения устремлены к свету физическому. Но подобно тому, как рост травинки к свету есть всегда движение прямолинейное, а рост дерева есть движение объемлющее, при котором каждая веточка и каждый листочек стремится к свету, но путь каждой веточки особый, ни одна пространственно не совпадает с другой и не может точно повторить ее движение, так же и интегративное сознание, в отличие от "конвенциональной" мистики, не ограничивает свой субъект параметрами той или иной "практики", "ритуала", "истинного знания", "правильной идеологии". Все пути и все практики приветствуются в той мере, в какой они отражают в себе некий частный аспект Добра и Истины, и при этом все без исключения осуждаются в меру их ограниченности, догматичности и зашоренности. Однако ни одна веточка дерева не растет вертикально вниз, или даже по направлению, близкому к вертикально-нижнему. Точно так же новое сознание безусловно и однозначно отвергает те пути и мыследеятельные модели, которые явно и несомненно направлены на увеличение зла, страдания и лжи в этом мире.

И тут пора вернуться к положению дел в сегодняшнем Израиле. С древнейших времен наша история протекает под знаком трагической дихотомии между двумя началами, которые в равной степени выражают Дух Израиля и его высшую Миссию. С одной стороны, это силы универсализма, через которые проявляют себя всемирное призвание и всечеловеческая идея Израиля, с другой стороны, это силы партикуляризма, через которые проявляют себя уникальность и особое слово Израиля. Нет ни одного раскола и спора, ни одного ключевого выбора и судьбоносного поворота в истории Израиля, через который не "сквозила" бы и не являла себя в нем эта дихотомия. Несомненно, что и сегодняшний спор светских и религиозных - очередной виток этого вечного противостояния. Миссия нового сознания сегодня заключается в том, чтобы явить как общеобязательные, отразить в образах, смыслах и практике Истину и Свет каждой из сторон этого спора, и на базе этой явленной общезначимости "проинтегрировать" их и включить в некую всеобъемлющую систему ценностей, методов и политических практик. На этом пути только и можно ожидать действительного, а не паллиативного решения всех тех острейших проблем, которыми омрачено наше сегодняшнее существование. Именно путь духовного поиска, а не путь ползучей политической эмпирики поможет нам также выйти и из тупиковой, по видимости, ситуации израильско-арабского противостояния.