Как путешественник, периодически занимающийся международной журналистикой, я научился ценить эти часы в дороге, в которые, казалось бы, не происходит ничего явно и непосредственно интересного. В прошлом марте мы с коллегой ехали из Суса в Касерин – с развитого и космополитического побережья Туниса в его бедные и консервативные внутренние области. Я смотрел на ряды кактусов, окаймлявшие участки каменистой земли, на овечьи шкуры у придорожных закусочных (если остановиться у такой, скорее всего, будешь есть животное, которое еще сегодня было живым), на приземистые, островерхие горы и на скучающих полицейских, останавливавших каждого второго водителя, просто чтобы проявить власть. Такая поездка не дает ничего – кроме представлений об обыденной жизни в редко посещаемой тунисской глубинке.

Мы решили побывать в Касерине частично именно потому, что в нем якобы нет ничего интересного и уникального. Жители прибрежной части Туниса смотрят на внутренние области как на нечто далекое и отсталое, какие-то трудноразличимые пятна в арабской пустыне и не считают их частью специфической гибридной - полуфранцузской, полумагрибинской – тунисской культуры. Если отъехать от побережья в сторону Кассерина, трудно будет поверить, что ты все еще в той же самой стране с ее напоминающей о Париже авеню Хабиба Бургибы и ориенталистским диснейлендом Сиди-Бу-Саида.

Однако побережье ошибалось, недооценивая глубинку: Касерин стал вторым городом, в котором прошли масштабные протесты против правившего полвека диктатора Зин эль-Абидина Бен Али (Zine Al Abedine Ben Ali) – через 10 дней после того, как не имевший лицензии продавец фруктов по имени Мохаммед Буазизи (Mohammad Bouazizi) публично поджег себя (позднее он умрет от ожогов) перед правительственным зданием в соседнем Сиди-Бузиде 16 декабря 2010 года. Казавшийся вечным Бен Али бежал из страны всего через месяц. Касерин и Сиди-Бузид, культурные и исторические аутсайдеры, уставшие за десятилетия застоя и пренебрежения со стороны власти, вспыхнули задолго до городского и либерального Туниса.

Как журналисты мы отправились в Касерин в поисках проникновенной обыденности -картин из жизни мест и людей, начавших величайшую волну гражданских протестов из всех, какие когда-либо видел современный арабский мир. Два профсоюзных активиста, у которых мы собирались взять интервью, были характерными представителями того типа людей, которые помогли протестам в Сиди-Бузиде перейти на национальный уровень. Проблемы, которые их волнуют, носят сугубо местный характер—уровень неграмотности в регионе достигает 35%, уровень безработицы ненамного ниже. Однако, когда начались протесты, именно такие люди, помогли заполнить улицы возмущенными членами профсоюзов, разрушив тщательно создававшуюся Бен Али иллюзию абсолютного контроля.

Я хотел симпатизировать этим людям и их уважать. Но мы с коллегой быстро обнаружили, что у нас это не получается. "Вы не сионисты?" - спросил тот активист, что потолще, прежде чем мы успели задать первый вопрос. Если бы мы ими оказались, на этом интервью бы закончилось. Мой друг интервьюировал членов "Хезболлы" - то есть, настоящих террористов— и те его ни разу об этом не спрашивали.

Позднее активисты объяснили, что в их профсоюз входят представители всего тунисского политического спектра, включая коммунистов, исламистов и вообще всех, кто готов выступать за права работников. Я спросил, как бы они отнеслись к партии, которая выступала бы за восстановление дипломатических отношений с Израилем, поддерживавшихся Тунисом до 2000 года.

"Мы не только против нормализации отношений с Израилем, - сказал тот активист, что был лысее. – Мы за криминализацию подобных идей…Стоять на стороне Израиля или даже думать о нормализации отношений с ним – практически то же самое, что взять Калашников и застрелить тунисца".

Крайне стыдно бездумно кивать в ответ на то, что кажется тебе отвратительными нелепостями, но в таком положении никогда не оказываются только самые робкие из журналистов. Когда это происходит, ты понимаешь, что непосредственной физической опасности для тебя нет, но чувствуешь, как нарастает напряжение, как бунтует твоя совесть и как самоцензура становится частью журналистской работы. Выдам ли я себя, думал я. Не выгонят ли меня из этого офиса—а то и из города? Ответами на эти вопросы было "нет" и "вряд ли" - однако дискомфорт стал ощутимым.

Чем дольше шла встреча, тем больше крутилось в моей голове стереотипов с побережья об отсталой и невежественной тунисской деревенщине, и с некоторыми из них я, скрепя сердце, соглашался. Впрочем, господствующие в образованных и либеральных тунисских кругах взгляды на Израиль еще хуже.

"Я всегда объясняю, - заявила директор тунисского театра Зейнаб Фархат (Zeynab Farhat) моему коллеге за день до того, как я прибыл в страну, - что хотя я простой человек без всякой мировой значимости, на Израиль я плюю. Его для меня не существует".

"Мы не такие, как Садат, - сказал нам Ахмед Унаис (Ahmed Ounaies), занимавший пост министра иностранных дел Туниса в течение нескольких хаотических месяцев после свержения Бен Али. – Мы не будем отправляться в оккупированный Иерусалим и обниматься с человеком, который называет себя лидером Израиля, пока арабские территории остаются оккупированными". Впрочем, не волнуйтесь, добавил он, "идеологических проблем с Израилем у нас нет. Совсем нет".

В наш последний вечер в Тунисе молодой тунисский журналист, явно боявшийся недавно победивших на выборах исламистов из "Партии возрождения" столь же сильно, как он некогда презирал коррумпированный и косный режим Бен Али, рассказал нам, что он думает о ситуации в Сирии. Она ужасна, заметил он, но угнетение палестинцев израильтянами намного хуже. (К тому моменту правительство Башара Асада успело перебить более 9000 мирных жителей чуть меньше, чем за год.)

Каждый раз, когда всплывала тема Израиля, я продолжал печатать, записывая невежественные, безграмотные и разрушительные мнения. Меня поражало, что именно это общество стало первым, потребовавшим и даже добившимся разрушения одной из современных арабских автократий. Тем не менее, оказалось, что даже такая революционная обстановка не заставляет людей отказаться от предрассудков в отношении Израиля. Это было примечательно, но прискорбно, тем более, когда касалось Касерина. Мой краткий роман с тунисской глубинкой – с тунисскими аутсайдерами, непризнанными героями Арабской весны — закончился с вопросом: "Вы не сионист?"

Армин Розен, "Jewcy", США